— Омск — город хороший. Правда, сам я там не был...
Вершинин попытался заглянуть в паспорт и прочесть свою новую фамилию.
— И кто я теперь?
— На! — Медянников протянул ему документ. — Теперь, паря, ты не то иудей, не то француз. Нельсон Яков Андреевич. Держи крепко. Третьего не будет.
Чуть поодаль от подъезда стояла крытая государственная карета. Медянников гостеприимно распахнул дверцу, приглашая Нельсона сесть.
Вершинин-Нельсон, прежде чем нырнуть внутрь, вгляделся в темноту — внутри кареты, одетая подорожному, в платочке, с чемоданчиком в руках сидела горничная Оля.
— Здрасьте, Андрей Яковлевич! — заулыбалась она, не в силах сдержать радости при виде любимого лица.
Вершинин отшатнулся, но Медянников заботливо попридержал его за спину:
— Чтоб в Омске не скучал! Присматривать будет. На крестины приеду! — Затолкнул Вершинина в карету, сел сам и дал руководящее указание кучеру: — Пошел, подлец! На Николаевский. Только бережно — дама в ожидании!
Карета тронулась, Оля доверчиво прижалась к сидевшему столбом Андрею:
— Теперь я ваше все буду читать. Мне по должности положено.
* * *
Путиловский ждал письма, а его все не было и не было. Таубе позвонил и сказал, что группа доехала, но пока ничего обнадеживающего он сказать не может. Надо ждать. И Путиловский ждал, привычно ждал, оставив себе тот уровень надежды, ниже которого опуститься сам себе не позволил.
Они пришли одновременно — телеграмма и письмо. Видимо, письмо шло долго, а телеграмма быстро. Еще не открывая последнюю, он понял, что произошло плохое. Разорвал бумажную облатку, латинские буквы телеграфного аппарата поплыли перед глазами. Написано по-немецки. Скончалась. Тело отправлено родным в Витебск. Соболезнуем.
Он предчувствовал это. Пошел в кабинет, сел в кресло и сухими глазами стал осматривать письмо. Оно еле заметно пахло ландышевыми духами. Вскрывать письмо он не стал. Еще не время. Он даже не знает, когда откроет и откроет ли его вообще.
Пришел вечер. Лейда Карловна заходила каждый час и спрашивала, не хочет ли он поесть. Путиловский не хотел ничего есть.
Звонил Франк, напрашивался в гости. Он не хотел его видеть.
Откуда-то вдруг появился профессор Кюфферле. Сразу запахло спиртом и каплями. Кюфферле вошел со снаряженным шприцем и, не спрашивая ни о чем, ловко и быстро сделал ему укол в руку, после чего потянуло спать. Он заснул в кресле, утром проснулся в кровати. Вставать не хотелось. Время остановилось.
Путиловский перестал считать дни — два, или три, а может, все пять? Думать на тему времени тоже не хотелось. Он находился внутри какого-то безвременного пузыря, в котором было покойно и безразлично. Укол — забытье. Забытье — укол...
Позвонил Таубе. Путиловский долго не мог понять, о чем тот толкует. Потом с трудом догадался: от чека осталась изрядная сумма, которую профессор обязательно вернет, ведь потрачена лишь малая часть денег.
— Профессор, у вас есть больные без достаточных средств?
— Разумеется.
С профессорской педантичностью Таубе стал перечислять какие-то ничего ему не говорящие фамилии. Он подождал, пока профессор не огласит весь список.
— Потратьте эти деньги по вашему усмотрению. Пошлите кого-нибудь в санаторий.
— О! — только и сказал Таубе. — О, вы гуманист. Благодарю вас!
И тут же дал отбой, видимо боясь, что гуманизм конечен во времени и в деньгах.
После Таубе настал черед невесты Берга. Путиловский вспомнил, что давно хотел решить эту щекотливую проблему.
— Лейда Карловна, — позвал он экономку.
Та явилась в сопровождении Макса. Оба не верили глазам своим: хозяин встал и готов жить дальше!
— Лейда Карловна, помните, вы говорили о невесте для Берга?
— О да, да!
— Так вот, Иван Карлович не совсем еще готов для знакомства.
— Испугался?
— Не успел. У него легкое ранение. Лежит в госпитале.
— Так это прекрасно! Я пойту с ней. Нефеста у постели раненого героя!
Путиловский заглянул в злополучный список:
— Дернфельд... Дернфельд Алиса Готлибовна?
— Так фы ее знаете?
— Нет. Но буду весьма рад знакомству. Передайте, пожалуйста, — он написал короткую записку,— что я жду ее в Департаменте послезавтра, в десять.
— Ага! Как начальник, фы хотите с ней поговорить об Иване Карловиче!
Путиловский покачал головой:
— Не только о нем. Посмотреть. Вдруг не подойдет?
— Какие вы, мущины, приферетливые! — просияла Лейда Карловна. — Вы будете обедать?
— Буду,— коротко заявил о своих намерениях Путиловский и взял на руки Макса. Тот не вырывался, потому что понимал значение слова «обедать»