И только когда он приподнял ее и уложил сверху, прижимая к себе, она почувствовала, как слезы струятся по лицу.
Он коснулся ее влажной щеки и нежно сказал:
— Ты плачешь, Оливия? С этим нужно что-то сделать.
И скоро, но не слишком, он подвел ее к пику восторга, где не было места слезам.
Глава 13
Оливия лежала в теплом кольце рук Люка и смотрела, как серые облака бегут по небу. Два медно-желтых листа, сорванных ветром, прилипли к оконному стеклу. Ей хотелось что-то сказать, но нужные слова не приходили в голову, и Люк, казалось, был где-то далеко отсюда.
Он разозлился? Сожалеет о том, что произошло? Или сейчас, после того, как желание удовлетворено, ему просто все безразлично?
В конце концов она посмотрела на него — и обнаружила, что он разглядывает ее.
— Тебе хорошо? — спросил он несколько странным, официальным тоном.
— Конечно. Я… а тебе?
Его лицо было так близко, что она могла разглядеть только нос и темные глаза.
— Да, думаю, да. — Он перевернулся на спину и уставился в потолок. — Физически, во всяком случае, мне так хорошо, как не было с тех пор… довольно давно.
— О! Ты не… у тебя никого не было?..
— Нет. Пока нет. — Он не дал ей закончить вопрос.
Пока нет? Значит, она все еще единственная. Оливия постаралась успокоиться, умоляя сердце не колотиться слишком сильно.
— У меня тоже никого не было, — сказала она. — Но ты это, конечно, знаешь.
— С чего бы?
— Ты должен знать. Я говорила тебе… — И она замолчала. Что толку? Она говорила Люку много чего, и далеко не все из этого оказывалось правдой.
Оливия боялась продолжать разговор, боялась, что он опять скажет, что между ними все кончено, как уже не раз говорил прежде. Но она почему-то вновь обрела надежду.
После паузы Люк спросил:
— Что из этой истории в газетах правда?
Оливия моргнула и постепенно вернулась из мира своих грез, где Люк все простил и они живут вновь вместе в любви и согласии.
Газеты? История? О чем он говорит?.. Ах да, конечно. Эта история.
— Почти все правда, — сказала она, не ожидая, что он поверит. — Кроме той части, где говорится, что я героиня. На самом деле я действовала не раздумывая.
— Мм… К счастью для миссис Старски. Ты отлично действовала.
— Спасибо. Ты удивлен?
Люк рассмеялся.
— Ответь, Люк. Удивлен?
— Думаю, да.
Люк, закрыв глаза, прислушивался к шуму ветра и моря за окном. Почему сейчас, когда сексуальное желание удовлетворено, близость Оливии вызывает головокружение? Что, черт побери, с ним происходит? Не находя ответа, он прижался лицом к ее волосам.
— Я должен извиниться, — сказал он, — но я не могу.
— Я не хочу, чтобы ты извинялся.
— Знаю. — Он провел рукой по ее обнаженной шее. — Поэтому я и должен.
Хотя он совершенно не чувствовал себя виноватым. Чего ради он должен винить себя за то, что дал этой ведьме то, чего она хотела; за то, что его тело наконец-то освободилось от мучительного напряжения, терзавшего его все сильнее и сильнее последнее время?
Занимаясь любовью с Оливией, он как будто расставлял последние точки и наконец отпускал прошлое.
Странно. Он чувствовал себя абсолютно спокойно, чего не случалось уже довольно долгое время. Как жаль, что скоро ему придется разрушить это сладкое состояние удовлетворенности…
Внезапно оно разрушилось само, без всякой помощи с его стороны, когда Оливия, томно мурлыкая, скользнула рукой по его бедру.
— Что… что ты пытаешься сделать? — выдохнул он.
— А ты как думаешь?
Люк решил, что он просто не способен думать.
Со смешком, напоминавшим скорее тихий рык, он сомкнул руки на ее талии и приподнял, усаживая себе на колени.
— Прекрасно, — сказал он, прикасаясь к ее нежной молочно-белой груди.
Она тихонько вздохнула, потом наклонилась к нему, целуя губы, которые гостеприимно приоткрылись.
После этого было очень трудно остановиться, и когда одеяло соскользнуло на пол, они скатились следом за ним.
Уже войдя в нее, Люк услышал, как Оливия вскрикнула:
— Люк! Люк, любимый…
Ответ, который мог бы прозвучать, растворился во взрыве страсти. И их тела превратились в единое целое. Мир за стенами спальни перестал существовать, остался только вкус, запах, нежность женщины, которую Люк держал в объятиях.
Но вдруг в ее стонах удовольствия появилась иная, испуганная нотка.
— Что такое? — спросил он, пытаясь выпутать ноги из одеяла. — Оливия…
— Делайла, — вздохнула она. — Думаю, это Делайла.