— Я достаточно спокоен, благодарю вас.
Уфф! Все шло не так. Пора менять тактику.
— О, пожалуйста, — взмолилась Оливия, надеясь, что в глазах ее появились слезы, — этому приему она научилась в школьном драмкружке. Когда нужно было заплакать, Оливия думала о Фантоме.
Люк сказал что-то, Оливия не расслышала. Она всхлипнула, и пара слезинок скатилась по ее щеке. Люк раздраженно сказал:
— О дьявол! Из-за чего вы ревете?
— Вы сердитесь на меня, — пролепетала она театрально.
— Конечно, я сержусь, вы, маленькая… Слушайте, прекратите это нытье — сию же минуту!
— Я н-не могу. — Оливия вытащила из кошелька театральные билеты. — Вот, возьмите. Пригласите кого-нибудь, если не хотите идти со мной.
— Не будьте идиоткой. И ради Бога, прекратите реветь.
Ага, это его слабое место… Он был из тех мужчин, которые не выносят женских слез.
— Я же сказала, что н-не м-могу, — повторила она, возвращаясь мыслями к бедняжке Фантому.
— О Бог мой, — пробормотал Люк. — Ну ладно, ладно, если я возьму эти чертовы билеты, вы успокоитесь?
Она кивнула, не поднимая головы, и протянула билеты. И снова громко всхлипнула.
— Ну а теперь в чем дело?
— Я понимаю, что вам неприятно мое общество, — сказала она, невинно моргая. Но пьеса вам понравится.
— Отлично, я сдаюсь, — сказал Люк голосом грешника, принимающего заслуженную кару. — Мы пойдем на ваш чертов спектакль. И после этого вы исчезнете из моей жизни. И из жизни Розмари. Идет?
Разумеется, нет. Но для начала это годилось. Оливия опустила веки, чтобы он не увидел торжества в ее глазах.
— Да, — сказала она, ангельски улыбаясь. — Конечно.
Глава 2
Люк стиснул руки на руле своего грузовичка. Пьеса и в самом деле оказалась забавной, но он совершенно не расположен был веселиться.
Дважды за день он совершил одну и ту же идиотскую ошибку — позволил симпатичной эгоцентричной бессердечной гарпии, которая в настоящий момент сидела рядом, командовать собой.
Он знал, зачем отправился к ней домой: ярость привела его к ее порогу. Но почему он согласился пойти на это чертово представление?
Розмари. Он должен думать о Розмари, которая так плакала, когда их мать умерла от аневризмы — ему тогда было тринадцать, а Розмари всего восемь. С тех пор для него стало естественной реакцией немедленно бросаться на помощь при виде слез. Через две недели после смерти матери отец застрелился, и Розмари рыдала, уже не останавливаясь. Все эти годы он прилагал столько усилий, чтобы не допустить ее новых слез…
Их отправили жить к тетушке и дядюшке на ферму в Фрейзер-Вэлли, хотя у тех было четверо своих детей. Люк хорошо помнил тот день, когда они с Розмари появились на ферме: настороженные, потерянные и все еще не пришедшие в себя после событий, круто изменивших их жизнь. Дядя Питер был мрачен и неразговорчив. Но тетушка Лайла, надо отдать ей должное, старалась быть доброй и даже обрадовалась им. Кузены были откровенно недовольны их появлением, и Люк со старшим из мальчиков сцепились прежде, чем были распакованы чемоданы.
Люк и Розмари были сыты, одеты, но никогда не были любимы. И так уж получилось, что забота о сестре целиком легла на плечи Люка. Он никогда не считал такое положение дел обременительным — более того, ему сложно было смириться с тем, что Розмари выросла и превратилась в вполне самостоятельную двадцатидвухлетнюю женщину.
Люк бросил короткий взгляд на Оливию, причину нынешних страданий Розмари. Что превратило эту женщину в холодное эгоистичное существо? Или она такой и родилась?
«А может, вы просто ничего не понимаете в женщинах, Люк Харриман», — резко прозвучал в ответ внутренний голос. Люк попытался игнорировать его, хотя и в самом деле его отношения с женщинами никогда не были продолжительными. Две последние подружки бросили его после того, как он отказался переехать к ним и…
— О чем вы думаете? — ворвался в его мысли глубокий голос Оливии.
Это надо прекратить, решил Люк. Он довезет ее до дома, и это будет последний раз, когда она встречалась с Люком Харриманом.
— Я думаю о Розмари, — ответил он.
— О, как бы я хотела что-нибудь сделать для нее.
— Держитесь от нее подальше. И от меня.
— Пожалуйста, конечно. Если вы считаете, что так будет лучше.
Оливия снова вздохнула, и остаток пути они провели в напряженном молчании.
— Вы не собираетесь проводить меня до двери? — спросила она, когда машина остановилась и Люк не двинулся с места.
Пожав плечами, Люк выпрыгнул из кабины и подошел к дверце с ее стороны. Она взглянула на него своими огромными глазищами так, словно прыжок вниз был для нее чем-то невозможным.