— Нужно всех мужиков, кому земли мало, переселять в Сибирь. Объявить, что все переселившиеся будут освобождены от выкупных платежей. От Волги и то ли до Челябинска, то ли до самого Омска в южной Сибири идет очень широкая полоса черноземов не хуже, чем в Малороссии. Зимы там холодные, но русский мужик там выживет, если сразу не душить податями. Еще недурно бы часть выкупных платежей не в руки давать дворянам, а тратить на заводы, фабрики и рудники, и потом выделять имущественную долю помещикам.
— Недурно, недурно, Лев Николаевич. Да только лучше бы вы не рассказывали в книге про хорошие реформы большевиков, а сначала мне. Вы прекрасно сделали, что описали жестокости и ужасы гражданской войны. Да только больно многим понравились дела русских якобинцев. Даже были крестьянские бунты и петиции за то, чтобы не в церкви крестили детей и венчали молодых, а в земских управах. Вы, пожалуйста, поаккуратнее пишите свои романы, а я свое слово сдержу, — попросил Александр Второй.
После приема Толстой отправился в Московский английский клуб. Там, когда зашел писатель, воцарилась тишина. Ее нарушил Константин Леонтьев, известный философ:
— И вы еще смеете после вашего бумагомарательства сюда заходить? Ваша, с позволения сказать, книга "Красная смута" прямое оскорбление для России. Надо же такое предрекать, что будут громить церкви, убивать батюшек, дворян и даже расстрелять царя. Побойтесь бога!
— Пусть бога боятся те батюшки, которые в конце поста ходят с пузом побольше, чем у беременных баб. И откуда вы знаете, может Всевышний решит руками мужиков покарать потерявших стыд попов, — не остался в долгу Толстой.
— Не судите и не судимы будете, — Леонтьев не успокаивался. — Негоже даже допускать мысль о бунте среди мужиков.
— Особенно плохо, что вы провоцируете на убийство священников. Мне стыдно, что мы однофамильцы, — добавил Толстой Дмитрий Андреевич, обер-прокурор Святейшего Правительствующего Синода.
— Я всех предупредил, что мужицкие обиды всем нам могут стоить жизни. Всему дворянству, всей царской семье, — не уступал писатель. — Вон, спросите у Иловайского или Соловьева, чем это может закончиться.
— Да уж наслышаны, и как Емельяна Пугачева головы лишили, и как бунтовщиков двадцать лет назад били, — обломал Льва Николаевича Иловайский, известный историк-консерватор.
— Дмитрий Иванович, вспомните Францию. Если бы Наполеон не напал на Россию, кто знает, может и поныне вся Европа была бы под рукой Наполеонов, — влез в беседу Соловьев. — Сюжет "Красной смуты" имеет много общего с Великой Французской революцией. В книге по сюжету обессиленные Великой войной, во много раз более кровавой, чем Крымская, иноземные войска с белогвардейцами не смогли разбить Красную Россию. Реформы были сделаны по умному, но и неизбежная дурь с перегибами показаны, и жестокости белогвардейцев против быдла. И нищие офицеры-дворяне частью перешли к красным, увидев твердую руку и уверенность в построении державы, погубленной плохим царем. Эти белогвардейцы, которые против большевиков воевали, они ведь воевали за слабую власть, свергнутую красными, а не за монархию. И еще позвали чужие армии на русскую землю, что не делает чести офицерам. Я даже не рискну утверждать, что России стало хуже от революции.
— И вы туда же? — озверел Иловайский и полез драться к Соловьеву.
— А ну успокойтесь, господа историки! — рявкнул Дельвиг, Андрей Иванович. — Мы отстаем от Англии и Франции в технике. Я делаю, что могу, и специально организовал Русское техническое общество, но одних моих усилий мало. Всем нам надо перестать валять дурака, или будет как во Франции в конце прошлого века. Каждый, кто воевал в Крымскую, видел, что англичане и французы превосходят нас в вооружении, и наша промышленность слаба. Вся империя должна бороться, чтобы оставаться великой державой, а то нас еще раз попробуют разгромить.
— Да, так и будет. И чем раньше начнем догонять, тем легче будет нагнать и обогнать. Пока это можно сделать без грабежа дворянства и церкви, — добавил писатель.
— Какого грабежа?! О чем вы говорите?! Это немыслимо и недопустимо! — Иловайский едва не кинулся на Льва Николаевича.
— Я во второй части напишу обо всем. От дальнейшей дискуссии воздержусь. До свиданья, — пошел к выходу писатель.
— Прощайте, вас тут видеть больше не желаем, — ответил Иловайский.
— Не спешите, чует мое сердце, Лев Николаевич еще много любопытного напишет. Лично я узнал много ценного и полезного из романа.