Да и не в моей природе мутузить людей.
Такое может зайти далеко. Всегда лучше поговорить и, если слов не понимают — бежать куда ветер дует.
Для чего, спросите?!
Конечно, чтобы обезопасить и себя, и «нападающего». А ветерок будет подбадривать. Придавать ускорения.
— Всё-всё! — смех Герцмена, пропитывается лучиками солнца. Он останавливает меня, не успевшую самостоятельно затормозить, бережно кладёт ладони на запястья.
И замирает, на некоторое время, разглядывая моё лицо, словно впервые видит.
Не удержавшись, весело хмыкаю. Чертовски заразительная улыбка так и красуется на его губах. Вот же-ж…мажор.
— Успокоился? — говорю.
И это может показаться глупым. Пыталась придушить его — я. Логично, что спрашивать не мне.
Но Марк сходу понимает, что я имею ввиду тему с папой.
Кивнув, убирает руки.
Лицо-кирпич снова в игре.
— Может уйдёшь? — сдвинув брови к переносице, просит.
— А? — потеряно заглядываю в его глаза. И чувство, как будто вижу в них бушующий лес.
Неужели настолько трудно, что и видеть меня не может? Что же отец натворил?
— Я не тебе, Ев, — подозрительный дёргает уголком губ, заставляя мигом расслабиться…постойте.
Не мне.
А кому?
Не прошло минуты, ягодичные повторно сводит судорогой.
— Мляха. Точно, — дёргаюсь, вспомнив о Романове.
Развернулась.
Правда так же стоит. Но в чуть меньше метра от нас.
— Кто ты такой, Герц, чтобы указывать мне? — надменно приподнимает брови.
Марк хочет послать его. По брезгливому выражению на лице догадываюсь.
Не даю.
— Мой парень, — вырывается дурь-чертовка.
— Он-мой парень, — повторяю для особо слабоумных.
И похоже кудря из их числа. Замер болванчиком, глаза выпучив.
— Ты сам кто такой?! — скатываюсь до "быдляцкого" говора.
— Чего лезешь к нам постоянно? Шёл бы своей дорогой! — обняв Марка за талию, едва заметно киваю ему, чтобы подыграл.
Слава богу, до него уже доходит. И он хватает меня за…еле сдержалась от мата.
Где те времена, когда слово "парень" — значило лишь танцы, обжиманцы, невинные поцелуйчики.
Лет пятьдесят назад засекли последний такой случай. Теперь вот век, хватания за хлебобулочные.
— Парень? Он? — не верит Рома.
Потом опускает глаза вниз. Замечает, что рука наглая лежит там, где не положено. И я вроде как не против. До него медленно доходит, что мои слова лживые, могут быть правдой.
— Парень. Ага. Угу. Понял, — загадочно сверкнув своими мегакраси…тьфу ты. Снова.
Глазами, в общем, посверлил и обойдя нас по дуге, направился к универу.
— Ты чего делаешь то? — шиплю на Марка, стоит Романову отойти на приличное расстояние.
— Долго это будет продолжаться? — словами указываю на ладонь, продолжающую любовно поглаживать мою задничку.
— А чего? Вдруг он вернётся?
— Кто тебя просил на ж*опу класть руку? Убери живо. Романов в универ уже зашёл, — зверею.
Нехотя Марк слушается. Но не упускает случая добавить:
— Зато смотри как эффективно, — улыбается и вежливо, не обращая внимание на пар, пошедший из моих ушей, здоровается с Эми, робко подошедшей к нам.
— Привет, Ватрушкина. Как жизнь молодая? — загоняет он её в цвет настроения «красный».
— Ватруш, не обращай внимание на д*била, — успокаиваю "горящую" девочку.
— Романов кофе отдал? — замечаю в её руках знакомые стаканчики.
— Странно. Отравить хочет?
— Н-нет, — лепечет Эми.
— Он тебя угостить хотел. Спрашивал меня какой кофе ты любишь, — Марк вмиг мрачнеет.
Чего это он?
Перевожу взгляд на ватрушку — может она знает.
Но та лишь злорадно улыбается, смотря на Марка.
Остановите планету, картина мира рушится, в режиме реального времени.
— Да. К-хм.
Красноречие — мой конёк.
Не знаю, чтобы сказать.
М-м. Осеняет.
Знаю. Знаю.
— Ватруха, сдобная моя прелесть, ты решила примерить на себя роль злодейки? — сбрасываю с неё оцепенение.
— А? — моргает девушка.
И, наконец-то, прекращает жутко лыбится.
Ты-ды-нь.
Сигнал смс выводит всех из ступора.
Удивительно, как я снова на те-же грабли наступаю.
Откуда знать, вдруг Эми — одна из подружек Холодковой.
Объяснило бы её сообщение, через Ватрушкину переданное.
— Что случилось? — замечаю, что Марк поморщившись, достаёт айфон из заднего кармана джинс.
Прочитав смску, ничего не объясняет, но становится ещё сильнее похож на последователя культа.
Хмурый. Брюнетистый. В чёрном. С этими кольцами, браслетами.
Вылитый сектант.
Цепь с пентаграммой — на шею, тени чёрные — на веки и под глаза, плащ до пят — не отличить будет.
— Ев, потом тебе расскажу всё. Обязательно. Сейчас дела появились, — устало улыбается.
Заглядываю через его плечо. Любопытно, что пишут же. Но получаю щелчок по носу и обрыбиваюсь.
— Ай. Ну, чего ты? — обиженно потираю нос.
— Больно? — гад молниеносно прекращает прикалываться и подходит ближе.
— Конечно больно, — отыгрываю на все двести.
Жаль плакать не умею, так и разрыдалась бы.
— Прости, — тихо говорит, с огромным раскаянием разглядывая мой нос, стыдящийся хозяйку из-за бредовой лжи.
Ей-богу Марк, как будто случайно врезал кулаком, настолько распереживалась
— Мне казалось, щелкнул близко, но не касаясь. Возможно, находясь, в этом состоянии, мог задеть.
— Каком состоянии? — почему-то тоже шепчу.
— Неважно, — получаю невесомый чмок в нос.
Лицо вытягивается непроизвольно. А Марк отстранившись, весело заявляет:
— Всё. Пошептал на нос твой заговор. Теперь болеть не будет, — закусываю губу, чтобы не улыбнуться.
— Иди быстрей. На улице холодно, замёрзнешь, — кивает на универ.
И сам то стоит. Продувается.
— Хорошо, — соглашаюсь, но не иду. А расстёгиваю на себе его пуховик.
— Ева, — рычит, когда силком впихиваю в руки куртку.
— Что, Ева? Будет мотивация, не обмануть и правда прийти, — пожимаю плечами, заглядывая в злые глаза.
— Вспомнишь, что я пойду по холодным-холодным улочкам. Простужусь, заболею. И сразу мотивации прибавится, прийти, рассказать, — открыто манипулирую.
Марк понимает это и осуждающее качает головой.
Что поделать, узнать причину странного поведения как-то надо. Ничего лучше манипуляций пока не придумали. Так что…
— Всё. Бежим, ватруш, — сбросив с себя гипнотический эффект зелёных глаз, срываюсь к зданию вместе с соседкой послушной, оставляя Герца позади.
Звездец звездецкий холодрыга какая.
15
Подпрыгиваю в холле, как будто меня пчела ужалила.
— Чего ты, Ев? — не понимает Ватрушкина.
— Холодно. Согреваюсь, — продолжаю скакать.
— Зачем тогда куртку отдавала? — протягивая девушка один из стаканчиков.
— Кто бы мне самой сказал, — закончив отстукивать чечётку зубами, прекращаю и прыгать.
Забираю бурду неизвестную, бесстрашно отпиваю.
— Вкусно, но он тёплый, — отдаю обратно.
— Так чего ты хотела? Мы на улице минут десять стояли. Остынет хочешь ты этого или нет, — обиженно забирает соседка стаканчик.
Наблюдаю за тем, как она стаканчики бережно «убаюкиваются». Доходит. Чтоб меня чёрт за ногу дёрнул.
Как до утки допёрло. На двадцать пятые сутки.
— Ватруш. Только не говори, что тебе Романов нравится. Пожалуйста, — жалостливо прошу и так зная — нравится.
— Не нравится, — предсказуемо вскрикивает, качая голой, и стаканчики крепче сжимает.
— Давай тогда выбросим кофе? Остыл же! — делаю шаг к ней.
— Нет, — как заголосит истерично, заставляя парочку подружек, подходящих мимо, обернуться.