Палец замирает над "отправить на номер телефона".
Ступором то Романов и пользуется. Ловко забирает айфон у опупевшей меня, и под: «отдай, отдай, рожа протокольная. Отдай, кому говорю.»
Звонит сам себе.
По забренчавшему року, в глубине его брюк поняла, что себе.
— Держи, цветочек полевой, — извращается над фамилией, как хочет, всовывает "яблоко" в мои руки.
Перегнувшись, окутывает терпким мускусным парфюмом, и открывает дверь.
— Ромашкина. Ау. В себя приходим, — щёлчки перед носом
— Время то летит. Ай — цвай — правой, ай — цвай — левой из моей машины.
— Урод, — шиплю, но поближе к родным пенатам становлюсь.
Хочу напоследок хлопнуть дверью, желательно, чтобы ещё руку кое-кому придавило. Не ту что истекает, другую. Я же не садистка.
А так и мне хорошо, и ему симметрия. Но Романов останавливает от необдуманных действий.
— И, Ромашкина?
— Чего? — оборачиваюсь.
— Увижу тебя на вечеринке Илонки, убью, — лучезарно улыбнувшись, король сам дёргает на себя дверь.
Бряц, хлоп, визг шин.
И вот я одна. Застыла, потрясённая произошедшем.
Чаво, извините?!
17
— Ой, Ева, — пугается мачеха, стоит появиться в проёме.
Я бы тоже испугалась на её месте. Настолько зверской рожи, у меня не было, пожалуй, никогда.
За-дол-ба-ли.
Три, мать его, дня. Всего три дня, а я дошла до точки кипения сто раз. Специально не считала, но, думаю, примерно столько.
— Чай остался? — громко говорю, подойдя к холодильнику и взяв сок.
Пью прямо из пакета.
«Синичка» опешив, замирает с противнем булочек.
— Ну? — убрав сок обратно, поторапливаю.
— Да, да, я заварила как раз, — мельтешит, ставит выпечку на стол, снимает варежки. Подбегает к другому краю стола.
— Подогрей чай в микроволнухе, я через пятнадцать минут спущусь, — велю, поднимаясь по лестнице в свою комнату.
— Хорошо, — лепечет брюнетка, на пути ко френч-прессу.
Сбросив вещи в стиралку, ставлю деликатный режим. Не решила верну ли Марку его футболку, потому на всякий случай поберегу её, подвергать сумасшествию в машинке не буду.
Быстро приняв душ, напяливаю чистые вещи: кроп-топ, пиджак, юбка. Маску за неимением, решаю купить по дороге.
Быстро спускаюсь по лестнице, в наушниках гремит рамштайн, ноги в ботильонах отстукиваю по паркету наверняка бесячий ритм.
Два в одном: и мачеху побешу, и красиво.
— Спасибо, — оцениваю расторопность, вынув из уха один «банан»
Прихлебнув горячий чай, довольно улыбаюсь. Согрелась снаружи, теперь вот внутри. Даже гад синеглазый не понадобился.
Ёшкин кот. Снова вспомнила он нём.
— Ева, а ты куда? — осторожничает Маша, видя, что я быстро жую батончик, запиваю его чайком. Даже серьги в уши вдевать успеваю.
Умная у отца невеста оказывается. Наблюдательная. Предполагала, она решит, что я на её посиделки собираюсь, а нет.
— Скажи отцу, что я пришла пораньше, мы с тобой испекли вместе булки эти, — киваю на вазочку. В неё «птичка» успела выложить свои «батоны».
— Мир, дружба, жвачка у нас. Желательно, милая, тебе сказать это убедительно. Иначе, я превращу твою жизнь в… — …в ад? — дерзит мачеха.
— Что ты? — издевательски качаю головой.
— Хуже. Ад покажется милым местечком, по сравнению со мной. Я предупредила. Делать выбор — тебе. Или мирно сосуществовать со мной, или растрепать отцу сказанное. Проверить меня, так сказать, на вшивость…м-м неплохо, — одобряю откусив плюшку.
— Л-ладно. Согласна, — сдаётся Маша, спустя тщательное прожевывание мной, её выпечки.
— Вот и славно, — отряхиваю руки от сахарной пудры.
— Заливай, соловей мой, получше. Отец недоверчив, но тебе поверит.
— Хорошо, — нервно сжимает руки в замок Синицина.
Хмыкнув, выбрасываю недоеденную булку в мусорку. Засовываю второй наушник обратно. Подмигиваю бледной птичке. И развернувшись, молча направляюсь к шкафу.
Достав из него пальто, не прошло и полгода, выхожу из дома. Такси стоит, ожидает. Теперь в магазин за маскарадной маской, и можно к Холодковой, на вальпургиевую ночку.
Рома:
— Бро, глянь, — пихает Исаев в бок.
— Дежавю красивое, — веселится он.
Становится моментально понятно, что за «дежавю».
Упрямое блондинистое «дежавю».
Опрокинув виски, поворачиваюсь ко входу. Там, следовало ожидать, Ромашкина стоит, озирается по сторонам.
На лице кружевная маска, на голове — чёрный парик, но не узнать новенькую — невозможно.
Наваждение долбанное, которое могу за секунду отыскать в толпе из сотни девчонок.
— И чего? Пусть развлекается, раз пришла, — безразлично пожимаю плечами.
— Вспомни. Илонка сказала, что она приглашена, ты на неё орал, как ударенный в з*дницу. Что изменилось? — промочив горло водой, Ис метко выбрасывает пустую бутылку в ведро.
Ждёт ответа.
Усмехаться, без риска повредить разбитую губу, теперь можно, что я и делаю.
— Не мои проблемы. У тебя сегодня? — меняю тему.
Друг кивает.
— Я буду там, — отрешенно обещаю.
— Слушай, не лезь. Хочешь, чтобы он тебе повторно ребра пересчитал?
— Сказал, что буду. Значит, буду. Не истери, как девчонка.
До Макса доходит — спорить не имеет смысла, поэтому так же, как я, перескакивает на другое:
— Насчёт девчонок, кстати. Продвигаешься с ней?
— Продвигаюсь — не подаю вида, что пожалел дуру полевую.
— Поэтому к ней не подходишь? Раз всё на мази, иди, бро, потанцуй.
— Странно себя ведёшь, — замечаю.
— Что тебе то с того? Затеял спор, хотя можешь забрать мою тачку и гонять. Всё равно я давно хотел поменять.
— Дело не в машине. Мне интересно, что получится. Она другая, — задумчиво упирается взглядом в Еву, продолжающую спокойно разглядывать обстановку в снятом Илоной особняке.
— Поднадоела грязь, что окружает, Ромыч, — Макс костяшками чешет щеку.
Жест, выдающий нервы. Знаю это из-за того, что дружим с ним х*еву тучу лет.
— Новенькая кажется…подходящей тебе.
— Заделался сватом? — разминаю шею.
— Если я ласты склею, тебя будет кому вытащить. Думаешь споры ради себя затевал?
— Ради меня? — недоверчиво хмыкаю.
— Возможно, для тебя, возможно, для себя. Не знаю. Они не давали скатиться. Отвлекали от кабалы Маркова.
— Чего рассказываешь тогда?
— Перестало отвлекать. Обоих. Теперь тебя спасти может лишь она.
— В каком смысле? — замираю.
— Время поджимает. Пойду, — сливается Макс.
Не могу собрать в голове пазл воедино, и он использует единственный шанс, чтобы улизнуть.
Места проведения боя не знаю и, конечно, Исаев не сказал. Набираю его номер — «Абонент вне зоны».
— Чтоб тебя, — взъерошиваю волосы.
Плеча касаются. Раздражённо оборачиваюсь.
— Я не хочу ни воды, ни коктейль, ни закусок, — рявкаю, решая, что очередная из приглашённых Илоной, пока её нет, решила «попытать удачу». Но передо мной…Ева.
— Тогда виски? — её пухлые губы изгибаются в соблазнительной улыбке. Заставляют жадно следить за ртом, выделенным красной помадой.
Дальше — больше.
Не дожидаясь ответа, юркие пальчики, забирают пустой стакан, заменяют его наполненным.
Освободив руки, Ромашкина решительно приблизившись, впечатывается в меня, и обнимает за шею. Выжидательные карие глаза упираются в мои.
— Какую цель ты преследуешь, Ева? — шепчу ей, не отталкивая.
Наоборот прижимаю хрупкую фигурку к себе. Помешательство и одержимость, а не девчонка.
— Говорил, не приходи.
Откуда ты взялась на мою голову? За какие грехи. Договариваю мысленно.