По большому счету Сект не был ни «восточником», ни «западником». Его интересовала Германия, и только Германия, а в самой Германии — армия, и только армия, и в этом свете он и рассматривал все происходящее. «Я отклоняю поддержку Польши, — писал он в январе 1920 года, — даже в случае опасности ее поглощения Россией. Наоборот, я рассчитываю на это, и если мы в настоящее время не можем помочь России в восстановлении ее старых имперских границ, то мы не должны ей, во всяком случае, мешать… Сказанное относится также к Литве и Латвии. Если же большевизм не откажется от мировой революции, то ему следует дать отпор на наших собственных границах… Мы готовы в собственных интересах, которые в данном случае совпадают с интересами Антанты, создать вал против большевизма. Для этого она должна предоставить нам необходимое оружие». То есть, как видим, интересы фон Секта были в укреплении армии и получении оружия, все остальное рассматривалось им исключительно в этом ракурсе.
Он был категорически против совместного с Антантой выступления против Советской России. Сект не питал относительно западных союзников никаких иллюзий: идеальным для них было бы вновь стравить Германию с Россией и отсидеться в сторонке. Относительно Польши его позиция тоже была однозначной. Он прекрасно понимал цель восстановления независимости этой страны, обладающей совершенно потрясающим умением плодить вокруг себя врагов. Впрочем, чтобы понять, чем руководствовались победители, большого ума было не нужно: Польша должна разделять Россию и Германию, создавая угрозу для обоих государств, мешая их союзу, нейтрализуя большевиков и отвлекая внимание немцев от Запада, в первую очередь от Франции. «Ни один немец не должен пошевелить и рукой ради спасения от большевизма Польши, этого смертельного врага Германии, творения и союзника Франции, разрушителя немецкой культуры, и если бы черт побрал Польшу, нам бы следовало ему помочь», — пишет фон Сект.
Договоренность о новом разделе Польши существовала уже в 1920 году: предвидя победу в польской кампании, советское правительство через своего представителя в Берлине сообщило немцам, что готово признать границы 1914 года — то есть в случае победы вернуть Германии отошедшие к Польше в результате войны территории. Взамен Берлин обещал помогать Красной Армии вооружением, а при необходимости и организацией восстаний в польском тылу. Переговоры шли серьёзные — кто же знал, что Тухачевский провалит столь победоносно начатую кампанию…
…Как же развивались эти негласные, но весьма активные контакты? Из своей тюремной камеры Радек поддерживал устойчивую связь с Москвой, и предложения о сотрудничестве были переданы достаточно оперативно. Кроме того, в Германии с середины 1919 года находился Виктор Копп, бывший меньшевик, близкий друг и соратник Троцкого. Формально он прибыл в Берлин для работы в миссии по делам военнопленных, а фактически являлся представителем Советской России, с которым, за неимением дипломатических отношений, и обсуждались негласно все дела. Он и начал предварительные переговоры.
Однако Копп был не настолько уполномоченным лицом, чтобы договариваться самостоятельно, а необходимость согласовывать каждый шаг с Москвой делало механизм переговоров громоздким и неповоротливым. 24 октября 1919 года Чичерин пишет Ленину: «Пусть эти люди приедут сюда для выработки деталей». Хорошо бы, конечно, но на территории России все еще продолжается война. Если германские эмиссары попадут в руки белых, это еще полбеды, а если к их иностранным союзникам? Тогда советский наркоминдел предлагает перелет на аэроплане. И в том же октябре в Москву отправляется старый друг фон Секта, бывший военный министр Турции Энвер-паша, который с конца войны жил в Берлине.
Однако миссия Энвера-паши завершилась провалом. Случилось худшее, что могло случиться: самолет потерпел аварию возле Ковно (Каунаса), занятого англичанами, и пассажиры попали к ним в руки. У пилота было обнаружено письмо руководства фирмы «Юнкерс» с предложением о строительстве в России авиационного завода — впрочем, ничего криминального в этом не было, «Юнкере» мог строить, где хочет. А вот другая бумага оказалась куда серьезнее — карта, подготовленная в штабе рейхсвера, на которой было нанесено расположение войск Антанты на фронте против большевиков.