— Крепко держись и жми на газ, остальное я сделаю сам.
— Ты с ума сошел, Марк, мы же разобьемся? — от страха у меня пропадает голос, я могу только сипеть.
— Делай, что тебе говорят, — Громов левой ногой давит на педаль сцепления и перехватывает руль. — Отпусти.
Но я упрямо мотаю головой, потому что не могу разжать руки. Не получается. Цепляюсь за руль как за спасательный круг, хотя больше хочется вцепиться в Громова.
— Жми, Каро! — рычит он, и я вдавливаю педаль до упора.
Марк рулит одной рукой, второй переключает скорости. Мертвой хваткой держусь за руль, а сердце бьется так громко, что я почти не слышу рев двигателя.
Пикап проносится по короткому участку, предназначенному для аварийной остановки, взлетает как с трамплина и переваливает через каменистую насыпь. Я в страхе зажмуриваюсь и прячу лицо на груди у Громова.
От него пахнет потом, пылью, железом и остатками дорогого мужского парфюма. Марк рвано дышит, когда пикап приземляется всеми четырьмя колесами на землю. Нас встряхивает так, что кажется из меня сейчас выпорхнет душа. Вместе с мозгами.
Но уже через секунду автомобиль катится по траве, и я рискую приоткрыть глаза.
Марк умело маневрирует, филигранно вклинивается между двумя развесистыми деревьями и одновременно вжимает тормоз до упора. Остатками сознания отмечаю, что мы успели. Сверху уже надвигается тень выныривающего из-за вершины горы вертолета.
Продолжаю прижиматься к широкой, вздымающейся груди, сама почти не дышу. Громов глушит двигатель, а я пробую разжать руки. Но ничего не получается, и я жалобно всхлипываю.
— Что с тобой? — Марк заглядывает в лицо. — Ты так сильно испугалась?
Поспешно киваю, продолжая судорожно цепляться за руль.
— Я ннн… ннн… нн-никогда так… нн-не езд…ила…
— Да? — он удивлен или делает вид. — Ты хорошо водишь. Я думал, ты водитель со стажем.
— Ннн… Н-нет… — поднимаю голову и честно моргаю, — тт-только ввв… маг-газин… З-за хле-бб-бом…
Не только за хлебом, конечно, тут я преувеличиваю. Папа давно научил меня водить, и неплохо. Но он учил меня быть ответственным и аккуратным водителем. Перелетать через препятствия меня точно никто не готовил.
Марк смотрит на меня со странным выражением, осторожно, по одному отцепляет пальцы от руля. Затем обеими руками берет за голову и крепко целует в макушку.
— Ты самая отважная девушка, которую я когда-либо встречал.
Сомнительный комплимент, если честно. Я бы предпочла быть самой красивой.
— Лучше чтобы самая красивая, — вырывается у меня так неожиданно, что я перестаю заикаться. Зато теперь начинают громко стучать зубы.
— А это даже не обсуждается, — серьезно отвечает Громов и в изнеможении откидывается на спинку сиденья, увлекая меня за собой.
— Как твоя нога? — спешу сменить тему, ругая себя за то, что вообще ее затронула.
— Я ее не чувствую, — морщится Марк. — Зато не болит.
— Это временный эффект, — возражаю, — ты же колол обезболивающее. Тебе надо показаться врачу.
— Я не могу, Каро, — протестующе мотает головой Громов. — Сама все понимаешь.
Конечно, понимаю, но мне не нравится цвет его лица и дерганые, судорожные движения,
Мы сидим в полном молчании, глядя на лес через стекло. Марк обнимает меня за плечи, я прижимаюсь к его груди. Время тянется медленно, и от близости Марка сердце продолжает колотиться еще сильнее.
Но это совсем не та близость, о которой я мечтала. Мыслями Громов далеко, его действия скорее механические чем чувственные. А я полулежу в объятиях мужчины, в которого влюблена с детства, и думаю, что лучше бы это был сон. Дурной, кошмарный сон, от которого можно проснуться.
Внизу по трассе мимо нас с воем проносятся полицейская машина и машина скорой помощи, следом появляется знакомая тень. Уши закладывает от гула работающего винта.
— Все, свалили, — говорит Марк, прислушиваясь.
— Их спугнула полиция? — не спрашиваю, скорее утверждаю, и Громов согласно кивает.
— Жаль, нельзя узнать, кто это был, — говорит он, нахмурив лоб, но я пока решаю ничего не говорить о спрятанном в камнях видеорегистраторе.
Потом скажу. Не факт, что удалось что-то записать. Может он упал, или его нашли.
— Заводи двигатель, будем отсюда выбираться, — к Марку снова возвращается командный тон.
— Как мы отсюда выедем? — мне уже заранее страшно, но Громов неумолим.
— Как въехали, так и выедем. Я буду говорить, а ты делай.
Он несколько раз проговаривает последовательность действий, потом заставляет меня несколько раз все это повторить.
— Я рядом, не бойся. Буду тебя страховать.
И все равно, когда я выезжаю на трассу, у меня мокрые от пота не только руки. Меня всю можно выкручивать и вывешивать сушиться на ветерке.
Сжимаю руль крепче и выравниваю машину. Пикап послушно набирает ход, пока я уговариваю себя не думать о неопределенности всего, что нас ожидает.
Глава 5
Подгоняю пикап вплотную к крыльцу. Никогда еще я так не радовалась отсутствию соседей! Марк пробует ступить на землю покалеченной ногой, и его лицо искажается от боли.
— Что ты делаешь, подожди, — подбегаю, подставляю плечо.
— Черт, я думал, обезбол поможет, — шипит он, хватаясь одной рукой за меня, второй за перила.
— Надо будет снять джинсы и посмотреть, — говорю ему и ойкаю, когда он переносит всю тяжесть на меня.
— А здесь больше никого нет, кто бы мог помочь? — останавливается Марк, глядя на меня с сомнением. — Я же тебя сейчас раздавлю.
Я сразу краснею как помидор и быстро опускаю голову, чтобы он ничего не заметил. Эта фраза прозвучала так двусмысленно…
— Что ты! — убедительно лгу. — Ты совсем не тяжелый. Я с весны хожу в тренажерный зал, отжимаю штангу. Я знаешь, какая сильная?
Говорю, а сама сгибаюсь в три погибели. Громов скептически смотрит сверху вниз.
— И какой у тебя был максимальный вес в жиме лежа?
— Ну… эмм… — смотрю в небо, прикидывая, как так соврать, чтобы было правдоподобно.
— Ясно, — кивает Громов, — тебе гриф для штанги пустой поднять уже считалось бы достижением.
Он старается опираться на меня как можно меньше, держится за откос двери, за стену, за подоконник.
Мы доползаем до гостевой комнаты, и тут меня осеняет.
— Марк, тебе сюда нельзя.
— Почему? — останавливается он.
— Завтра придут рабочие, а дверь гостевой выходит на террасу. Они могут тебя увидеть.
— Что ты предлагаешь?
— Лучше ко мне. Моя комната окнами выходит на другую сторону. А я пойду к родителям, их еще долго не будет, — добавляю поспешно, чтобы Марк не подумал, будто я на что-то намекаю.
Ни на что не намекаю, я правду говорю.
И только когда переступаю порог, до меня доходит, что Громов сейчас увидит свою глянцевую копию.
— Ого, — слышу негромкое, и хочу провалиться сквозь землю.
— Это не мой постер, — бубню, заталкивая Марка в комнату.
— Правда? А чей? — его голос звучит серьезно, но в нем чувствуется смешинка.
А мне хочется плакать. Ну почему я его не сняла и не сунула в кладовку как обещала?
— Папин. Он помешан на гонках. Он твой фанат.
— А почему тогда папа свой постер повесил в твоей комнате?
— Да мама ругается, — пожимаю плечами, — у них в спальне дизайнерский ремонт. Она папе не разрешает ничего на стены вешать. Он попросился повесить тебя у меня.
Громов хмыкает, но я держу каменное лицо. Теперь главное, чтобы он не попал в родительскую спальню. Там обычный ремонт бы сделать, о дизайнерском никто и не мечтает.
Он дохрамывает до кровати и упирается в быльце.
— Мне бы в душ, Каро. Поможешь?
— Конечно, — отзываюсь с готовностью.
— Тогда помоги снять джинсы.
И тут я понимаю, что погорячилась.
Нет, конечно, в моих мечтах я это проделывала не раз. Когда мы оба распаленные и возбужденные, он срывает с меня платье, а я расстегиваю ремень на джинсах. Мои руки дрожат от нетерпения, от волнения и с непривычки. Я не справляюсь, и тогда он дергает ремень одной рукой…