— Вкусно? — спрашиваю с надеждой.
— А? — переспрашивает Тимофей и тут же добавляет поспешно. — Очень вкусно, Лерочка.
Но сам будто не здесь!
— Дел полно, — морщится недовольно. — Зря я на себя этот хомут нацепил. Но уже поздно пить Баржом…
Убирая грязные тарелки, киваю понимающе. Наливаю клюквенный морс в низкий прозрачный стакан с толстыми стенками и искривленными ребрами.
— Это же посуда для виски, — с легким недоумением усмехается Тимофей. Отхлебывая напиток, добавляет довольно. — Вкусно. Ты сама варила? А где клюкву взяла? У нас вроде не было.
— Ага, — тараторю радостно. — В городе заезжали с Богданом в супермаркет. Я продуктов набрала.
— А девчонки? — лениво интересуется муж.
— В машине спали. С ними Надя сидела. А мы с Богданом быстренько затарились. Вот мясо купила на отбивные. Селедочку…
— Молодец, — отстраненно замечает Морозов. Оставив полупустой стакан, тянется к ноутбуку, лежащему на подоконнике. И открыв крышку с надкусанным яблочком на борту, утыкается в экран с серьезной миной.
«А как же я? — хочется заорать от отчаяния. — Мы же две недели не виделись, Тим! Дико соскучилась по тебе».
Но вместо этого просто мяукаю пересаживаясь поближе.
— Какие-то проблемы?
Тот час же попадаю в кольцо мускулистых рук.
«Ты этого хотела! — напоминает слегка кровоточащее сердце. — Все хорошо. Тимофей рядом».
«Все не так! — надсадно воет душа. — Он к тебе изменился. Стал равнодушен».
И словно в подтверждение моих слов, муж поспешно чмокает меня в макушку. Руки, только что дарившие мне тепло и уверенность, ложатся на клавиатуру. А сам Тимофей внимательно вчитывается в пришедшее в Телеграм сообщение.
— Потом, Лерочка, — роняет наскоро и полностью сосредотачивается на таинственном собеседнике.
И это все? За две недели разлуки?
«Не мешай человеку, Лерка!» — проносится в голове голос матери.
— Ладно, — киваю печально.
Обидно ужасно!
Мою посуду глотая слезы. И все жду от Тимофея хоть какой-то реакции. Но муж словно не видит меня. Что-то читает внимательно. Быстро пишет ответ.
«А я? Тима, а как же я?» — хочется заорать от отчаяния.
— Спокойной ночи, — роняю, выходя из кухни. На ватных ногах плетусь к двери.
— Лер, погоди, — останавливает меня Тим. Лениво поднимается из-за стола. В полшага оказывается рядом. — Ты чего? — смотрит внимательно. Сильные пальцы нежно скользят по моей щеке. Останавливаются на подбородке, слегка прижимая его. — Лера-а, — выдыхает Морозов, склоняясь с поцелуем. — Иди ложись. Я еще немного посижу и приду.
— Хорошо, — улыбаюсь, смаргивая слезы. Обняв мужа, утыкаюсь лицом ему в грудь. — Тимочка мой, — в диком порыве обхватываю его лицо ладонями. Покрываю небритое лицо поцелуями.
В душе мгновенно растворяется ком обид и подозрений.
Мы вместе! Мы-семья!
Получив легкий шлепок по попе, несусь наверх радостная. Муж любит меня. Все хорошо. Хорошо.
Первым делом отправляюсь в душ. Стою под теплыми струями в предвкушении жаркой ночи.
— Тима-Тима, не пройди мимо! — напеваю, расчесывая волосы. Завернувшись в банное полотенце, выхожу в спальню.
Пусто. Муж еще не появлялся. Немного коробит. Но это же пустяки. Правда?
«Вот и хорошо! — решительно обрываю стон разочарования. — Еще есть время приготовиться».
На цыпочках бегу в гардеробную. И выудив новую красную ночнушку, купленную незадолго до болезни дочек, внимательно смотрю на тонкую сетку и кружево. Такая вещица не скрывает, а выставляет на показ.
Но это сейчас то, что надо!
Улыбаюсь плотоядно, словно истинная жрица любви.
Морозову должно понравиться!
Осторожно заглядываю в детскую. Девчонки спят. Муж вот-вот придет.
А что еще надо для счастья?!
Подойдя к зеркалу, снова разглядываю себя. Накручиваю на палец послушные волосы и улыбаюсь довольно.
Хороша!
«Муж, ну где же ты?» — зову мысленно. И проверив радио-няню на тумбочке, падаю в постель. Накрываюсь одеялом чуть ли не с головой. Вдыхаю аромат свежего белья. И задыхаюсь от томления.
— Тима, я жду, — бурчу недовольно. Вздохнув нетерпеливо, ворочаюсь в постели. Провожу ладошкой по гладкому сатину. И пытаюсь представить себя со стороны.
Красивая женщина в красном лежит на белоснежных простынях.
«Может, раскрыться?» — представляю, как Морозов входит в спальню и застывает обалдело. Убрав в сторону одеяло, переплетаю ноги, выгибаюсь дугой. Красное кружево выгодно подчеркивает грудь. А сетка скрадывает небольшой животик. Замираю в странной позе, увиденной на странице глянцевого журнала. И снова прислушиваюсь.