Машинально потерев свой лоб, чаще всего страдавший от встречи с игрушками, я наклонился и вытащил из манежа грозно сопящего Женьку. Тот хмурил светлые брови и дул пухлые щёки. Голосить, правда, перестал и это был большой такой плюс. Подозрительно пахнущий плюс, к слову. Так, погодите-ка…
— О нет, приятель, — я обречённо застонал. Ну, кто бы сомневался, в общем-то. Одними упражнениями по вокалу это утро просто не могло закончиться. И теперь меня ждал дополнительный квест под названием «Подмой детей и переодень их». Вот же ж…
Ситуёвина, мать твою!
— Ма-а-акс, — окликнул меня Ильин, подтверждая внезапные подозрения. — Я ни на что не намекаю, но эту красотку надо бы переодеть… Кажется.
Ну уж если Ильину кажется…
Хотя, если там такие же спецэффекты как тут, то даже крестить нет нужды. Потому что нихрена это нам не кажется, уж точно не обоим сразу!
— Тебе кажется, а я в этом практически уверен, — обречённо подтвердил я опасения приятеля, смерив сына укоризненным взглядом. Правда, хватило меня ровно на тридцать секунд.
На тридцать первой, я понял, что с образом брутального, сурового мужика придётся попрощаться. Сложно как-то корчить из себя мачо, когда у тебя рубашка в каше и на руках два непоседливых карапуза неполных семи месяцев отроду. К тому же, сын моим возмущением проникнуться не пожелал. Только улыбнулся беззубо и завозился, пытаясь слинять от своего нерадивого папаши куда подальше.
— Э, нет, приятель, — тут же пресёк я эту попытку, зажав недовольно крякнувшего Женька подмышкой. И прихватив памперсы, вместе с прочей детской хренью, вырулил из комнаты, заявив. — Ильин, я тебя поздравляю!
— С чем? — тут же насторожился товарищ, прижимая к себе довольно хихикнувшую Ленку. Мелкая с удобством распласталась у него на груди, тихо млея от чужого внимания и неприкрытого восхищения.
И исподтишка, как бы невзначай, усиленно втирала в ткань дорогущего пиджака слюни и остатки печенья. Только вот сообщать об этом хозяину пиджака я не стал, потом сюрприз будет. А пока…
Хищно улыбнувшись, я помахал перед носом Игорька той самой упаковкой памперсов. На что я намекаю, тот сообразил мгновенно. И тут же ушёл в отказ, возмущённо выдав:
— Не-не-не, Потапов! Я на такие подвиги не подписывался!
— Увы, приятель, — хмыкнув, я хлопнул его по плечу. — Кто даму играет, тот даму купает. Так что ребёнка в руки и пошли, на водные процедуры. И да прибудет с нами…
— Уа-а-а-а!
Стоило только мне ляпнуть про водные процедуры, как дети тут же устроили забастовку. Орали так, как будто мы их тут резали, честное слово! Вертелись, пинались, кусались и всем своим видом выражали активное недовольство происходящим. Настолько активное, что Гор не выдержал и обречённо протянул:
— Терпение. Очень. Много. Терпения.
— Да тьфу на тебя, Ильин! Не каркай! Сейчас всё будет хара…
— А-а-а-а!
Через час я осознал, что насчёт терпения приятель не шутил. Вот ни разу. Потому что за это время мы с ним на пару прошли все пять стадий принятия неизбежного: начиная отрицанием и заканчивая, собственно, самим принятием, чёрт бы его побрал.
Через два, я всерьёз задумался о том, что Лёлино невезение передаётся воздушно-капельным путём. Другого варианта, почему обычная процедура «раздеть, помыть, переодеть» отняла у двух здоровых мужиков кусок жизни, моток нервов и пару клоков седых волос у меня просто не было. А через три…
Через три часа я свято верил в то, что мы, всё-таки, молодцы. Ну, подумаешь, облились, подумаешь, потоп в ванной устроили и пены наелись. Кто ж виноват, что она так натурально шоколадом пахла, а? Зато дети тихо сопят, пригревшись у нас на руках: чистые, умытые, во всё новое переодетые. А всё остальное — фигня.
Главное, позже не забыть подгузники из корзины выкинуть. А то мало ли, ищи потом по всей квартире, откуда такие ароматы прут.
— Всё, пиз… — Ильин скосил глаза на лыбившуюся Ленку и прочистил горло, проглотив явно матерные комментарии. — Кхм… Писец говорю, пиджаку. Жалко, он мне нравился.
— Новый купишь, — смахнув с волос остатки пены, я подхватил завозившегося сына на руки и медленно, аккуратно, держась за стеночку, поднялся. — Пошли, компенсирую тебе потери бутербродами. И кофе.
Видимо, «кофе» оказался тем самым, волшебным словом, подействовавшим лучше всего. Я и глазом моргнуть не успел, как Ильин уже восседал за барной стойкой, усадив Ленку к себе на колени. И оба с намёком уставились на меня, постукивая ложкой по столешнице.