— А что тут делает старикан? — спросил он.
— Пускай едет тоже, — сказал Эрик.
— Что ж, — ответил Очкарик, флегматично хихикая, — он не мой отец.
Нелс Торгесен громко сказал:
— Раньше имели обыкновение говорить: «Да, сэр» или «Нет, сэр» — стоило мне открыть рот.
Но он явно разговаривал сам с собой.
Очкарик бросил на него презрительный взгляд:
— Эти дни ушли навсегда.
Пока я запирал свой автомобиль, оба Торгесена подошли к задней двери фургона, распахнули ее створки и залезли внутрь.
Я последовал за ними; Очкарик последним вскарабкался в фургон, прикрыв за собой двери. Торгесены уселись на голом полу, опершись спиной о кабину грузового фургона. Два маленьких окошечка в двустворчатой двери сзади были закрашены черной краской. Очкарик постучал в стенку фургона над головой Нелса Торгесена. Мотор зачихал, закашлял, и мы тронулись с места.
Фургон ехал плавно. Останавливался всего несколько раз, вероятно перед светофорами. Внутри фургона было темно, если не считать бледного лучика света от красного покореженного фонарика, валявшегося на полу. Сначала я слышал звуки проезжающего транспорта — гудки, рев двигателей в триста лошадиных сил, скрежет больших дизельных трейлеров, доставляющих глухой ночью всякую всячину в Вашингтон. Потом я услыхал другие звуки — звуки поезда. Это означало, что мы направляемся либо на северо-восток от Вашингтона по Нью-Йорк-авеню мимо сортировочной станции, либо на юго-восток от города по Флорида-авеню и Беннинг-роуд.
Не важно, куда мы ехали, но пыхтение маневровых тепловозов осталось позади. После этого движение на дороге тоже заметно уменьшилось.
— Куда вы нас везете? — спросил Нелс Торгесен.
— На встречу с боссом, — ответил Эрик. — Он хочет тебя видеть.
В полумраке фургона мне удалось разглядеть, что Очкарик нервничает.
— Может, и хочет, — сказал он. — Но почему-то просил привезти только Драма.
Эрик Торгесен рассмеялся. Это был дикий, неуместный смех, утонувший в грохоте фургона.
— На самом деле, — сказал он, — босс никого не просил привозить.
Очкарик был ошеломлен.
— Господи, о чем это ты говоришь?! — Он снял очки и уставился на Эрика своими подслеповатыми глазами. — По телефону ты мне сказал...
— Я сказал тебе то, что нужно было. Я знаю, что делаю.
— Да ну? Тебе лучше знать.
Прошло пятнадцать минут. Потом двадцать. Нам больше не попадались встречные машины, но покрытие дороги было ровным. Значит, мы не на Нью-Йорк-авеню, которая за пределами города переходит в Балтимор-Вашингтон-парквей и всегда до предела забита автомобилями. Вероятно, мы находились севернее, на Род-Айленд-авеню, которая вливается в загородное шоссе номер 1. Однако и первое загородное шоссе обычно в этот час тоже загружено транспортом. Все-таки я решил, что наш путь пролегает по Флорида-авеню и Беннинг-роуд. Они ведут на юго-восток от города к Верхнему Мальборо, Чесапик-Бич и другим городкам в прибрежных районах штата Мэриленд. В этот час на Беннинг-роуд движение не слишком бойкое.
И пока я предавался подобным размышлениям, фургон свернул в сторону и запрыгал по какой-то ухабистой местности, а потом остановился. Человек, сидевший за рулем, выключил мотор. Хлопнула дверца, и я услышал гулкие, тяжелые шаги по твердой почве.
— Погоди-ка! — крикнул Эрик.
Шаги замерли у задней двери фургона.
Эрик вытащил черный шелковый шарф из кармана своего пальто.
— Повернитесь, — приказал он мне.
Теперь, когда мы прибыли сюда, скорее всего без санкций сверху, Эрик стал нервничать не меньше Очкарика.
Я повернулся к нему спиной. Очкарик держал в руке пистолет, но я видел его лишь одно мгновение, потому что Эрик накинул мне на глаза шелковый шарф и завязал его на затылке. Очкарик флегматично рассмеялся:
— Не пытайся развязать его, пока мы тебе не позволим.
У Нелса Торгесена вырвался возглас удивления и негодования. Они и ему завязали глаза.
— Порядок! — крикнул Эрик.
Задняя дверь открылась. Когда я выбирался из фургона, либо Эрик, либо Очкарик поддерживали меня под руку. Порыв холодного ветра ударил мне в лицо. Воздух был влажный, пропитанный запахом солоноватой морской воды. Я слышал звук трепещущей на сильном ветру ткани. Сначала я не понял, что это за звук, но потом решил: это флаг, развевающийся на высоком шесте у моря. Под ногами было что-то жесткое. Моя правая рука коснулась какого-то барьера высотой мне по пояс.
Как я понял, это было противоциклонное заграждение.
Мы прошли еще немного, затем чья-то рука тронула меня за плечо — знак, повелевающий остановиться. Я услышал стук в металлическую дверь. И голос:
— Это я, Очкарик. Откройте!
Дверь со скрипом открылась. Теплый воздух и слабый запах бензина ударили мне в лицо.
— Черт возьми, это еще что за сборище?
Сначала я не узнал голос, потом понял, что он принадлежит Морти, парню, который так грубо обошелся с Мари Кэмбриа в штаб-квартире «Братства».
— Скажи боссу, что мы здесь. С гостями, — сказал Эрик.
— Я-то скажу, вот только ему это может не понравиться.
Мы стали ждать. У меня возникло непреодолимое желание сорвать с глаз повязку, но я решил, что за этим последует удар рукояткой пистолета Очкарика. Через некоторое время Морти вернулся.
— Можете войти, — сказал он. — Однако босс совсем не в восторге от вашего нашествия.
Дверь за нами закрылась. Кто-то развязывал шарф у меня на затылке.
Первое, что я увидел, было редкостной красоты лицо в ореоле светлых волос. Оно находилось на уровне моего лица, потому что барышня была высокая и к тому же в туфлях на шпильках. Таких аристократичных, надменных красавиц с безупречной фигурой и непомерно длинными ногами обычно изображают на красочных настенных календарях. На ее лице можно было прочесть «руками не трогать». На женщине было льняное платье песочного цвета, подчеркивающее все ее округлые формы.
— Привет, — сказала она, ни к кому в отдельности не обращаясь. — Проходите.
— Иногда я прохожу даже без приглашения, миссис Сэнд.
Человек, стоящий рядом с ней, спросил:
— Ты знаешь этого парня, Алексис?
— Я тебе о нем рассказывала. Его зовут Драм.
Мужчина был невысокий, но крепкого сложения. Ростом в пять футов и шесть дюймов, но весил, наверное, около ста девяноста фунтов. У него были широкие плечи и бычья шея.
Лицо какое-то сонное, глаза едва видны под набухшими веками, брови похожи на волосатых гусениц. На вид ему было лет тридцать пять. Одет в синий шерстяной костюм, но без галстука. Черные волосы подстрижены ежиком, а глаза очень темные, почти черные. Его внешность можно было бы охарактеризовать как чрезвычайно впечатляющую, если бы не соседство Абакуса Аббамонте. В сравнении с последним он казался анемичным, и это при том, что Абакус сидел, а он — стоял.
Помещение походило на заброшенный гараж. Голые шлакоблочные стены, позеленевшие от времени фонари, висящие на цепях, высокий потолок и никаких окон, грязный цементный пол. Мебели здесь не было, если не считать голого деревянного стола и стула. За заваленным бумагами столом восседал Абакус Аббамонте. Этот тип был из тех, кто не тратит времени попусту и, отправляясь куда бы то ни было, всегда прихватывает с собой работу.
— Давай побыстрей, Абба, — сказал мужчина, стоящий рядом с миссис Сэнд. — Не всю же ночь тут торчать!
Миссис Сэнд похлопала его по руке:
— Успокойся, Майк.
Майк Сэнд раздраженно скинул руку жены, но, посмотрев на огромную голову Аббамонте сверху вниз, ничего не сказал. Позади Аббамонте, нахально привалившись к стене, стоял мерзавец Морти. Перед ним были: чета Сэндов, Нелс Торгесен с сыном, Очкарик с Дылдой Ровером, видимо сидевшим за рулем фургона, и частный детектив по имени Драм, который надеялся, что на его лице нельзя заметить следов замешательства. Еще бы, увидеть, что Майк Сэнд побаивается Абакуса Аббамонте!