— У меня тоже такое впечатление, — сказал он. — Пойдем посмотрим.
ЧЕСТЕР ДРАМ
Первое, что мы увидели по пути к зданию бывшего аэропорта, был труп Аббамонте. Мы подошли к нему, и Скотт сказал:
— Когда я увидел, как ты несешься ко мне во весь опор, в какой-то момент я подумал, что предстоит очередной раунд борьбы Драма со Скоттом. Чем не сюжет для водевиля!
Скотт опустился на корточки рядом с Аббамонте.
— Что ты с ним сделал? — поинтересовался он. — Пустил под паровой каток?
— Он что, еще жив?
— Челюсть сломана. Нос разбит. Но он дышит.
— А что происходило здесь, снаружи?
— Было похоже на третью мировую войну. А внутри?
— То же самое. Маленькие сошки-блошки разлетелись кто куда, но Абба и раненый Сэнд в наших руках. — Я пнул ногой портфель. — И у нас есть еще вот это. Сенатор Хартселл теперь наверняка победит. Это была безумная затея. Но она сработала.
— Она сработала, — эхом отозвался Скотт.
ШЕЛЛ СКОТТ
Я услышал какой-то скребущий звук. Потом кто-то застонал. В нескольких футах от нас с Драмом слегка зашевелился Рейген.
— Этот еще может двигаться, — сказал я.
— Который на сей раз? — поинтересовался Драм.
— Рейген. — Я понаблюдал за его корчами. — Весельчак Джек.
Мы подошли и присели на корточки рядом с ним. Он отреагировал на нас стоном.
— Ну и ну! Я-то был целиком и полностью уверен, что этот мертв, — сказал я. — Я вырубил его и задушил давным-давно. Правда, давно. А потом на него наехал автомобиль. Он и в самом деле крепкий орешек.
— По его виду я бы не сказал, — заметил Драм.
И правда. Переднее и заднее колеса автомобиля проехались по ногам Рейгена, и они были вывернуты в разные стороны.
Брюки порвались, и моему взгляду открывалась картина кровавого месива с чем-то белым — это было похоже на кость, случайно оказавшуюся в фарше для гамбургера.
Я посмотрел на Рейгена. И на его изуродованные ноги. Потом отыскал свой «кольт-спешиал» там, где он оказался после того, как на меня бросился Драм, перезарядил его, и мы прошлись по приангарной площадке, подсчитывая трупы и подбирая оружие. Потом снова вернулись к Рейгену.
Он был в сознании, скрипел зубами от боли и стонал. Но пока находился в шоке. Настоящую боль он почувствует потом. Сейчас наступил самый подходящий момент. Мне нужно переговорить с ним до того, как его начнут допрашивать.
Ему была необходима помощь, медицинская помощь, и я сказал ему, что он получит ее, если наш с ним разговор будет удачным.
Рейген сразу же захотел меня осчастливить. Он был готов выложить мне все. Я спросил:
— Где сейчас доктор Фрост и Алексис?
— В... в самолете.
— Какого черта ты притащил их с собой сюда?
— Я сперва не хотел, во-первых, не думал, что о них комуто еще известно. Но кто мог себе представить, как все обернется в Блю-Джей? Что нам оставалось делать? Раз начал, нужно продолжать. Мы не могли оставить их после всего там, а мне нужно было отправляться сюда. Во-вторых, я посчитал, что они смогут мне пригодиться, если все сложится, как я планировал.
Рейген замолк. Его голос теперь уже не был таким оглушающим и пронзительным, как прежде, однако он говорил довольно легко, если не считать продолжительных пауз и внезапных стонов.
— Что тут произошло? — спросил Рейген у меня. — Почему они на нас набросились?
Я проигнорировал его вопрос и в свою очередь спросил:
— С Фростом и Алексис все в порядке?
— Угу. Не в моих правилах портить товар. Я решил взять их с собой, чтобы они не подняли никакой шумихи.
— Ты просто похитил их обоих и насильно привез сюда, а ведь похищение карается законом. Так как же им не поднимать.
— У Фроста я отобрал несколько магнитофонных записей. За них доктор и барышня Сэнда готовы были заявить под присягой, что приехали сюда по собственной воле. Поэтому федеральные власти не могли бы привлечь меня к ответственности за похищение.
Опять эти злополучные пленки! Те, которые выкрал Браун у Рейгена, за что и поплатился жизнью. За ними же Рейген отправился в Блю-Джей.
— Я знаю, что Браун взорвал твой сейф, чтобы заполучить эти пленки. Что же в них такого важного?
— Я записывал частные разговоры Сэнда, которые он вел из телефонной будки... Все разговоры за последние пять недель. Компромата достаточно, чтобы повесить и его, и многих других.
— И что же это за компроматы?
— Инсценированные забастовки, стычки, бойкоты с целью привлечения новых членов. Или вот такой случай. Сэнд не желал иметь дело с одной из компаний, поставлявшей горючее для грузовиков, и решил ее скомпрометировать: подослал своих людей, и те в контейнеры с горючим подсыпали сахар. Сэнд столько наворотил дел за эти пять недель! Ну а о последнем звонке его и говорить не приходится. Это касалось Фроста.
— А именно?
— Сэнду стало известно, что Фрост будет давать показания на заседаниях Хартселльской комиссии. Он позвонил одному из своих верноподданных в Лос-Анджелес и, сообщив о намерении Фроста выступить с сенсационным заявлением, приказал похитить старика и упрятать куда-нибудь до окончания публичных слушаний... либо убить, если ситуация выйдет из-под контроля... или если Сэнд прикажет ему это сделать.
Теперь многое становилось ясным, например: откуда Брауну стало известно, что доктор Фрост будет главным свидетелем, и каким образом Рейген узнал, что Браун наверняка поедет к Фросту.
— А почему же верноподданный Сэнда не выполнил указание босса по поводу Фроста?
— Предполагалось, что для начала со стариком переговорит жена Сэнда, их встреча должна была состояться вечером в прошлое воскресенье. Не исключалось, что ей удастся уговорить отца, то есть Фроста, отказаться от дачи показаний. Ну а если не удастся, тогда верноподданный приступит к выполнению своего задания. — Он помолчал немного, потом добавил: — Но старикашка смылся.
Понятно, подумал я. Старик смылся, несмотря на то, что за ним по пятам следовал верноподданный Сэнда, а головорезы Рейгена готовы были продать души дьяволу за эти пленки.
— Фрост не был твоим сторонником, и тем более сторонником Сэнда, — сказал я. — Так почему же ты оставил его в живых, если, конечно, он еще жив?
— Он жив и здоров. И если бы мне пришлось его шлепнуть, я сделал бы это где-нибудь неподалеку от Вашингтона. Чтобы переложить всю вину на Сэнда.
— Потому что сфера деятельности Сэнда простирается за пределы Вашингтона? Это не могло служить бесспорным доказательством.
— При наличии этих пленок могло бы. Черт побери, на пленке же собственный голос Сэнда, приказывающего этому мерзавцу в случае чего отделаться от Фроста, и ответ этого его прихлебателя: «Положись на меня, Майк». Любой, кто прослушает пленку, сразу поймет, что это дело рук Сэнда. — Рейген продолжал: — Я не считал нужным убирать Фроста. Был момент, когда я мог убедить его дать свидетельские показания против шишек местного профсоюза, не впутывая в это дело меня, и тем самым вымостить мне дорожку наверх. Я уже знал о трениях между Сэндом и Аббамонте и, располагая этими записями, мог бы без всякой посторонней помощи скинуть Сэнда — невзирая на все его преимущества передо мной. Если бы доктор изобличил на слушаниях Аббамонте, никто не смог бы воспрепятствовать мне.
Вот как я собирался уладить дела сегодня ночью. — Он помолчал, а потом добавил:
— Должно быть, они об этом пронюхали.
Вот что произошло.
Рейген так ни о чем и не догадался. И я ему, естественно, ничего не сказал, а вместо этого спросил:
— А где сейчас эти магнитофонные записи, Рейген?
— Мы заправили самолет в Миссури, недалеко от Спрингфилда, на частном аэродроме, принадлежащем одному из моих друзей по профсоюзному движению. Я оставил их там с одним парнем.
Он поведал нам, кто этот парень и как его можно найти.
А это означало, что пленки окажутся в распоряжении Хартселльской комиссии к завтрашнему утру.