Шура кидалась туда на срочную расправу.
— Кто взял? Зачем? Разве тебе плодосъем нужен?
— Да яблоко вон как высоко.
— Врешь! С лестницы до этого как раз дотянешься! Да и руками нежнее с ним обойдешься!
Она снимала яблоки, чутко, как лань, оглядываясь и слушая, что делается вокруг.
— Эх, Шурочка, дорогая, — с насмешливой мольбой бросил Шмалев и обернул к ней лукавое лицо. — Охота тебе на эту зелень сердце тратить!
— Мне бригада доверена. Не болтай, Шмалев.
— Все равно этих озорников не переделаешь. Ты с ними нянчишься, а они тебя же и высмеивают.
— С чего ж это, если я правильно требую… И буду требовать!
— Можешь и не добавлять… Я знаю, как у нас стервенеют на работе, прямо съесть друг дружку готовы… Брр… жутко!
Шура занесла было ногу на лестницу, приставленную к дереву, но подалась назад.
— Это к чему ж ты так выразился?
— Ну, ну… пошутить нельзя!
— Ты всегда так… Тебе шутка, а человеку, как игла под кожу. А у меня работа по доверию, по чести… Помнить бы тебе надо об этих делах.
Через несколько минут раздались крики под самой большой яблоней, ветки которой с южной стороны нависали над откосом берега, круто спускающегося к Пологе.
— Что опять случилось? — испугалась Шура.
— Господи боже, какое же невезенье! — шумно вздохнул, разводя руками, Шмалев. — Две большущие корзины с берега, вместе с землей, так и рухнули вниз!..
— Что же вы смотрите все! — отчаянно крикнула Шура. — Спасать же надо яблоки, а то их волной в реку смоет!..
— Подумаешь, что спасать… — лениво промолвил Шмалев. — Я понимаю, упал бы в воду человек, а то… какие-то паршивые яблоки…
— Да это же самые дорогие наши сорта… и, смотрите, сколько пудов этих прекрасных яблок внизу на песке валяется!.. А труда человеческого сколько на них затрачено… и все это бросить? Ты просто очумел, Шмалев!.. Нечего тебе увертываться, беги скорей вниз и — собрать все до последнего яблочка!
Шура, первая, птицей слетела вниз. Охапками и, не ленясь, по одному начала собирать раскатившиеся во все стороны по берегу яблоки.
— А и зла ты сегодня на меня, Александра Трофимовна, — послышался над ухом Шуры тихий, напряженный голос Шмалева. Он неторопливо собирал яблоки рядом с ней. — Ты сегодня сплошь нападаешь на меня… А я не люблю, чтобы мной этак помыкали…
— Нечего врать! — прервала Шура, отирая горячий пот с лица. — Я за колхозное добро душой болею, мне честь бригады доверена… Нам бы сейчас яблоню обирать, а мы вот с песка яблоки поднимаем, двойную работу делаем… И кто, кто это, подлый, корзины на самый сыпучий край поставил, чтобы все вниз рухнуло!
— Я во всяком случае не знаю, — злобно подчеркивая каждое слово, громко сказал Шмалев, — кто этими проклятыми корзинами так распорядился… и нечего мне ими глаза колоть!.. А я оскорблений и униженья гордости моей никому не спущу… ни мужчине, ни женщине ни за что не спущу!
Шура бегло взглянула в его сторону — и еле удержалась, чтобы не податься назад от внезапного испуга: из-под опущенных век Шмалева на нее будто полоснуло раскаленно-острым взглядом ненависти и злобы, ненависти именно к ней, — за ее сочувствие бывшему батраку!..
«Вот он какой, оказывается! — пораженно подумала Шура. — Это он, значит, за свои поклоны и просьбу передо мной… и за строгие слова Семена… вот как он нам обоим в отместку все делает!..»
Но тут же Шура, быстро оправившись и будто ничего не заметив, холодно сказала Шмалеву:
— Лениво работаешь. Смотри, вон у самой воды сколько еще яблок валяется… Поди туда.
Он молча поднялся и пошел в ту сторону. А Шура перешла поближе к кустам у подошвы берегового обрыва, где тоже всюду краснели яблоки, упавшие глубоко в песок и между сплетшимися стволами кустов. Царапая себе руки, шею и обливаясь потом, Шура собирала яблоки и все время думала, что не было никогда такого несчастного дня за все годы ее уже самостоятельной трудовой жизни.
— Здорово попадает тебе от бригадира, Шмалев! — насмешливо произнес голос одного из молодых сборщиков бригады. — Видно, и тебе, баянист, довелось виноватым быть!
— Кабы только я в самом деле виноват был! — зло и бойко ответил Шмалев. — А то ведь все зря… из ревности!.. Ну да, да? Чего глаза таращишь, сосунок?… Меня все бабы к друг дружке ревнуют, одна от другой меня так рвут, что и жениться не дают!.. Я на Вальку еле-еле взглянул, а эта… Шура меня и приревновала… вот и придирается ко мне…
— Ну… уж это ты вроде напрасно… — посомневался голос. — Александра у нас женщина работящая, уважаемая…