Баюков сделал шаг вперед, но Маркел топнул, замахал кулаками, скаля желтые зубы.
— Так ты меня еще и позорить хочешь… А?.. И для себя сраму хочешь?
Степан, уже устав от вспышки, шумно вздохнул и усмехнулся горько.
— Да уж больше сраму, какой есть, я в своем дворе еще не видывал.
Маркел опять затопал, пуча на Баюкова горящие ненавистью глаза.
— Припять тебе еще сраму!.. Подадим вот на тебя, по суду высудим!..
Андреян и Семен затрясли кулаками и загудели.
— Вот те крест, высудим!.. Знаем, как ты жену-то избил. С воем она к нам прибежала.
Маркел брызгал слюной и дико тряс бородой.
— Доймем мы тебя, дьявол… выйдет наша правда! Высудим у тебя и корову… и всякое иное добро… высудим!
Сыновья, двигая, как пристяжные, плечами, грозно гудели:
— Лаптем стыдобу станешь хлебать…
— Хлебнешь, да и подавишься, как пес…
Степана вновь с еще большей силой охватило бешенство и ненависть к этим людям, которые разбили его счастливую жизнь и снова как разбойники пришли среди бела дня разорять его двор.
— Нет, это вы подавитесь, гады ползучие! Я тоже на вас в суд подам — встречным иском на вас пойду!.. Вы думали, только у вас зубы?.. И я с зубами… вот они… ну-ка!
И, злорадно показав свои крепкие белые зубы, Баюков вдруг гаркнул по-хозяйски, бешено:
— Ну, будет!.. Убирайтесь вон!.. Вон!
И широкой развалкой, играя сжатыми кулаками, грудью пошел на Корзуниных.
Маркел задохнулся от ярости и отступил. Забыв в дверях наклониться, он расшиб себе лоб, взвыл бессильным проклятием и, грузно оседая на руках своих сыновей, вышел на улицу.
А Степан Баюков, словно мгновенно лишась всех сил, тяжело рухнул на лавку у окна. Сжав ладонями усталую голову, он долго сидел в глухом оцепенении и даже не слышал, как Финоген вместе с Кольшей вошли в кухню.
— Степан Андреич… а, Степанушко! — ласково позвал Финоген. — Знаю, знаю… корзунинское нашествие было… Кольша-то испугался да побежал искать меня… а пока, значит, разыскал, тут у тебя целая битва случилась… Соседям даже слыхать было… ай-яй|.
— Все равно… — глухо сказал Степан, — я Корзуниным не поддамся!
— Степа, кваску выпей… холодненький квасок… право, выпей! — бормотал Кольша, жалостно и с испугом глядя на бледное, нервно подергивающееся лицо брата.
Степан равнодушно попил квасу и вдруг надсадно застонал, словно крутая и злая боль схватила его за сердце. Шатаясь, он поднялся с лавки, сделал несколько шагов и остановился, держась за угол печи и качая головой.
Финоген обеспокоенно переглянулся с Кольшей, а потом осторожно заговорил:
— Степан Андреич, голубчик… тут наши мужики насчет товарищества земельного сильно желают опять с тобой повстречаться, важный вопрос обговорить… тут еще и новые, которые желающие, объявились…
Степан смотрел на Финогена, будто не слыша и не понимая.
— Новые, говорю, желающие объявились, — повторил уже громче Финоген. — Вот люди и желают…
— Потом… — будто с болью разжимая губы, ответил Степан, глядя перед собой пустыми и тусклыми глазами. — Потом…
— Ну ладно, ладно… — уступчиво заторопился Финоген. — Ты передохни пока, Степанушко.
Баюков вдруг поднял на старика тусклый, тяжелый взгляд.
— А вы-то все что же… — начал он глухо, — что же вы молчали? У меня в доме позор да беда завелись, а вы, други-товарищи, неужто об этом не знали и не могли мне глаза открыть?
— Да ведь, Степан Андреич… разве одним духом такое скажешь? — заволновался Финоген. — Знали мы, конешно… да, извини, тебя жалели… Видим, как ты для народа всей душой, вот и жалко было тебе жизнь портить… охо-хо… А потом мы с Демидом надеялись: авось Марина твоя одумается… к примеру, повинится перед тобой… да, глядишь, вы и помиритесь, заживете как люди… А вышло все не так…
Баюков только устало отмахнулся.
В сенях Финоген сокрушенно зашептал Кольше:
— Ох… незадача-то какая!.. Справедливое, нужное дело заваривается, а Степану вроде уж не до того… Люди хотят скорее товарищество наше вперед двигать, а Степан говорит: «Потом»… О-хо-хо… Уж ты успокой его, Кольша, ведь брат же ты!.. Уложи его поспать али баньку истопи… банька — она от всего помогает… Завтра я побываю.
Но, зайдя на другой день к Баюковым, Финоген не застал Степана дома.
— Где же он?
— В город уехал за советом, хочет в суд подавать на Корзуниных, — доложил Кольша.
— Охо-хо… — завздыхал Финоген. — Значит, довели его Корзунины до белого каления. Эх, беда-помеха какая… Ведь судиться — не богу молиться, свечкой да поклоном не откупишься. Суд докуку за собой тянет, а от докуки душа вянет!.. Будет с этим судом хлопот у Степана… ай-яй! И уж как эта докука нашему деревенскому делу помешает, высказать нельзя. А слушай-ко, парень…