Марина взвыла и спрятала голову в плечи, оберегая лицо.
— Люди до-добрые! — и Марина кинулась к воротам.
Степан догнал ее, ударил, но позади вдруг кто-то истошно вскрикнул:
— А-а-а!
Степан обернулся, оскалившись, с налитым кровью лицом.
— Что?.. А?..
На грудь ему бросился Кольша и белыми губами зашептал скороговоркой:
— Браток… милой… не бей… не бей… убьешь ведь… до суда дойдет… сгибнешь из-за подлой бабы… Брось, брось!
Кольша поймал его руки и залился тяжелыми слезами.
Степан опомнился и мучительно выдохнул открытым ртом:
— Да… что ж это я…
Марина встала, шатаясь.
Степан дернулся и дико, тонко взвизгнул:
— Пошла вон!.. У-убью-ю-у!..
Женщина глухо охнула, отпрыгнула к воротам, рванула щеколду калитки, распахнула ее — и будто злым ветром унесло на улицу Марину, а с ней и всю прошлую жизнь, которой еще вчера так радовался Степан. Только кольцо на щеколде, позвякивая, качнулось несколько раз.
Степан поглядел на кольцо, пока оно не стало на место, встретился с Кольшей опустошенным, тусклым взглядом и, согнувшись, пошел к крылечку. Сел и закачался, безмерно уставший, словно от погони.
Кольша обнял старшего брата за плечи и неумело провел рукой по вздрагивающей потной спине.
— Брато-ок… успокойся… ничего не поделаешь… Жить надо…
Корова высунула в дверь хлева морду и замычала.
Степан отвел руки брата и сказал почти обычным голосом:
— Корова-то не поена еще… поди корчагу с водой теплой из печки выставь… отрубей горстей пять больших да муки подболтай.
Кольша побежал в избу, загремел посудой у печи. Из закутка вышли бурый боров с черными прогалинами по бокам, белая матка с розовым отсветом под мягкой щетиной, пятерка шустрых поросят. Подошли к корытцу, порылись и повернули к хозяину жадные тупые пятачки.
Степан встал, вытянулся во весь рост, посмотрел на свиней, на Кольшу с лоханью, полной дымящегося пойла, и пошел в чулан, крикнув брату:
— Воды-то теплой на свиней оставил?
Кольша ответил из хлева:
— Оставил, хватит.
Степан пошарил в чулане— корок уж не было. Сердито проворчал:
— Ишь, вот и корми тут скотину…
На шестке он нашел в чугунке сухую гречневую кашу, понюхал, мотнул головой: «Сгодится еще», — и вывалил в ведро. Потом насыпал отрубей, накрошил картошки, помешал и понес свиньям. Они прижались бок к боку и громко зачмокали. Поросята вертели тонкими хвостиками, свивали их в колечки и лезли ближе к корыту.
Кольша вынес из амбара большой туес с овсом, запнулся и просыпал зерно. Степан вырвал у него туес и крикнул раздраженно:
— Глядеть же надо… дурень!.. Овса-то коню еле-еле до нового хватит.
Кольша ответил с готовностью:
— Гармонь продам, а коня накормим.
Кольша двигался сейчас ловчее и быстрее, чем всегда, и все посматривал на брата.
Когда накормили скотину и неотложную каждодневную работу сбыли с рук, Степан глянул на Кольшу и спросил глухо:
— Значит… все об этом знали?
Кольша кивнул:
— Да уж наверняка все.
Степан потер шею и сказал, кривя рот:
— Все… только я один целый месяц ничего не знал… Чего же ты, брат мой родной, ничего мне не открыл?
Кольша заговорил стремительно, словно только этого и ждал:
— Меня как на узде Марина и Платон держали, Степа!
Однажды Кольша увидел, как Марина и Платон стояли обнявшись. Заметив Кольшу, оба побледнели от испуга и что-то забормотали, чтобы отвести ему глаза. А потом пригрозили, что со света сживут, если он вздумает рассказать брату. Угроз своих не забывали повторять, следили за ним.
— Они следили за мной, грозились… А я столько раз хотел написать тебе, но мне жалко тебя было, Степа.
Потом, когда ты домой вернулся, еще жальче стало: вижу ведь, как ты работаешь от всей души, людям помогаешь, радуешься… И опять я ничего не сказал… Ну вот прямо-таки до слез сердце за тебя болело… Но хоть и тошно мне было, а все же куда лучше, чем тогда…
— Когда они… те двое по двору расхаживали? — сдавленным голосом спросил Степан.
— Да, да… Ох, я думал, весь изведусь, браток… Платон по двору распоряжался, лошадь когда хотел брал… да еще овса ему насыпь поболе в дорогу… Днюет и ночует, бывало, у нас…
Кольшино лицо дрожало, глаза мигали. Только тут заметил Степан, как плохо вырос брат, какой он узкогрудый и бледный.
Кольша бочком поглядел на сжатые кулаки старшего брата, на его злобно сведенные брови и пылающее гневом лицо.