– Мы должны представиться нашему новому другу, – говорит темный. – Что-то подсказывает мне, что этот пострел обязан нам жизнью.
Я недоуменно моргаю. Мысль о том, что чадо Двора чудес может быть связано долгом с Теми-кто-ходит-днем, просто невообразима.
– Я у вас в долгу, господа, – признаю я, но эти слова будто царапают мне горло.
– Как тебя зовут, мальчик? – спрашивает темный.
Светлый прищуривается.
– Девочка, – говорит он.
Я стараюсь не выдать удивления. Почти никто не может узнать во мне девочку.
– Девочка? Где девочка? – Грантер изумленно оглядывается по сторонам и, не увидев никого другого, начинает моргать, всматриваясь в мое лицо, а потом еще без всякой нужды тычет в меня пальцем.
– Это девочка?
Я решительно вздергиваю подбородок.
– Меня называют Черной Кошкой, – говорю я вместо ответа.
– Как хорошо, – произносит темный. – А можно мне тоже звериное имя? Я тоже хочу! Может быть, Пьяный Хорек? А ты, Сен-Жюст… можешь быть… Карающим Орлом Правосудия!
– Можете называть меня Нина, – говорю я, стараясь сдержать улыбку.
– Ну что ж, мадемуазель Нина, я Грантер, – бодро заявляет пьянчужка, к которому неожиданно вернулись изящество и хорошие манеры. – А этот светоч человечества – Анжольрас Сен-Жюст.
Теперь моя очередь смотреть с изумлением. Сен-Жюст прекрасен. Сен-Жюст – Ангел Смерти, его голова – одна из тех шести, что нанизаны на прутья у ворот в Тюильри. Одна из шести мышей, революционеров, которые разожгли пожар в городе и чуть не свергли короля с королевой всего одно поколение тому назад. За все их труды знать пожаловала им гильотину, а кроме того, объявила охоту на всю их родню, перевешав ее на ужасной виселице Монфокон.
– Вы открыто называетесь этим именем? – спрашиваю я его.
– Ну все, пиши пропало. Сейчас он начнет рассуждать о своей родословной, – говорит Грантер и делает большой глоток из фляжки, которая откуда ни возьмись появилась у него в руке.
– Я не стыжусь своей родни, – говорит Сен-Жюст. – Я был еще в утробе матери, когда дядя пытался изменить мир. Я вырос под материнской фамилией, под ней раньше и жил, но что это за жизнь, когда целая свора бандитов набрасывается на ребенка? Когда юные девицы так напуганы, что им приходится скрывать свою натуру под грудой бесформенной одежды?
Я смотрю на него во все глаза.
– Вы сошли с ума, – наконец произношу я.
– Может быть, потому что только сумасшедший в силах смотреть на бесконечную тьму, на великое зло, главенствующее над всеми нами, и пытаться воспротивиться им.
– Но они же убьют вас.
– Вероятно, – отвечает Сен-Жюст с легкой улыбкой. – Но, тысяча чертей, тогда я подожгу город и заберу с собой как можно больше этих тварей!
В его глазах сейчас сверкает такая страсть, какой я раньше никогда не видела. Она и пугает, и завораживает. Передо мной юноша, идущий навстречу собственной смерти и радостно приветствующий ее.
– Его, без сомнения, повесят на Монфоконе, и нас вместе с ним, – говорит Грантер так трагично, что все обаяние слов Сен-Жюста проходит в один миг. – Но мы все должны служить ему, потому что его слова справедливы. Этот город – гиблое место, весь мир устроен несправедливо, и мы не можем просто сидеть и смотреть на все это.
– Кутить в кабаках не значит «что-то делать», – резко возражает Сен-Жюст.
В ответ Грантер улыбается.
– Я пью за тебя, дитя Сопротивления, Карающий Орел Правосудия!
Он поднимает фляжку и, взмахнув ею в воздухе, пьет.
Сделав глоток, он икает, и тут в ночи слышится резкий крик. Это крик Ястреба – Феми.
– Что это? – спрашивает Грантер.
– Похоже на крик хищной птицы, – предполагает Сен-Жюст.
– Что за чертова птица может кричать в такой час?
Слышится звук битого стекла, и одинокий уличный фонарь, вспыхнув, гаснет. В темноте я невольно улыбаюсь.
– Господа, я должна вас покинуть. Я не забуду о своем долге перед вами. Хорошо было бы вам уйти до того, как вернутся Хищники. На этот раз они, без сомнения, будут вооружены.
Во внезапной темноте они почти ослепли, а потому даже не видят, как я проскальзываю мимо них и взбираюсь по стене соседнего здания.
– Подожди! – кричит Грантер, но я не обращаю внимания. Я не боюсь, что они будут стрелять, потому что, в отличие от меня, они не привыкли к темноте. А еще я украла их пистолеты.
– Ну, уж это совсем грубо. Мы все-таки спасли ей жизнь, – доносится до меня голос Грантера, но я карабкаюсь все выше и выше, не обращая внимания на боль в боку.
– Но вообще-то, – продолжает он, – я не могу винить ее за то, что она сбежала. Наверное, ты напугал ее своими пламенными речами о справедливости.