Ле Маю побледнел и стал бочком подбираться к двери.
— Куда же вы? — спросила герцогиня. — Уж не боитесь ли вы меня?
— Боюсь, мадам, — без обиняков ответил Ле Маю.
Ответ был таким неожиданным, что герцогиня в первый раз взглянула на головореза с некоторым интересом.
— И что же во мне такого страшного? — улыбнулась она.
— В вас ничего, мадам! Но я слышал одну историю, как бедная госпожа де Сент-Альбан покушала фруктов, а потом у нее случились колики…
— Не говорите глупостей, господин Ле Маю, — сказала герцогиня сурово, но эта суровость даже успокоила Ле Маю. — Оставим байки, страхи и фрукты. Если бы я желала вам зла, то велела бы ночью схватить вас и бросить в каменный мешок.
«А ведь правда!» — подумал Ле Маю и совсем успокоился.
— Так вот, — продолжала герцогиня, — господин де Монклар зашел ко мне, и от него я узнала одну вещь: король велел ему выписать вам чек на тысячу экю от казначейства. Не будем терять время на бесполезные разговоры. Вы меня предали: что ж, я на вас зла не держу. Я пришла к вам спросить: не хотите ли предать и короля, которому послужили вчера? Не хотите ли к его тысяче добавить еще тысячу от меня? У вас будет две тысячи экю — целое богатство!
Ле Маю напряженно слушал. Ему казалось, что герцогиня говорит искренне.
— Что мне делать? — спросил он хладнокровно.
— Прежде всего, расскажите мне, как это случилось.
Причины лгать у Ле Маю больше не было, поэтому он вполне откровенно рассказал, что было ночью.
— Мне бы следовало, — сказал он в заключение, — сообщить вам сразу, как я увидел герцогиню де Фонтенбло, но я так беден, мадам…
— Да, понимаю: вы пошли услужить тому, кто богаче. Я уже говорила, что не держу на вас зла. Вы только орудие. Теперь мой черед хорошо заплатить вам, чтоб быть уверенной в вашей преданности.
— Золотые слова, мадам, золотые! — просияв, воскликнул Ле Маю.
— Так вы готовы сделать то, что я хочу… разумеется, за достойную плату?
— То есть за тысячу ливров…
— Совершенно верно.
— Жду ваших приказаний, мадам. Что нужно сделать?
— Снова похитить маленькую герцогиню.
— Это будет трудно.
— Нет-нет, у меня есть план. Думать вам не придется: требуется только исполнительность.
— Да, быть хорошим орудием. Это мне очень подходит.
— Прекрасно. Итак, в полдень будьте у меня. Король выезжает из Лувра в два часа пополудни. Весь двор едет в Фонтенбло, и я со всеми.
— Но мне нужно будет оставаться на посту в Лувре.
— Об этом не тревожьтесь: в нужный момент вы получите приказ отправиться в Фонтенбло. Я уже распорядилась.
— Итак, в полдень я у вас, мадам.
— Да, у нас будет два часа на разговор. Это не так много.
Она порылась в сумочке, достала вязаный кошелек из тонкого шелка и подала Ле Маю.
— Держите задаток, — сказала она.
Ле Маю, согнувшись в поклоне, схватил кошелек, стиснул в руке и тут же негромко вскрикнул. Должно быть, в кошельке была булавка — вот он и укололся.
— Так не забудьте — в полдень! — сказала герцогиня и направилась к двери, не обращая внимания на вскрик Ле Маю.
— В полдень, мадам. Будьте спокойны, — ответил офицер.
Герцогиня вышла. Ле Маю немного выждал, пока она отойдет подальше.
«Хорошее дельце! — думал он. — Не так страшна герцогиня, как я думал. Да ведь я ей и вправду нужен… Неужто я сейчас разбогатею? А ну-ка, посмотрим, что у нас в кошельке».
Кошелек лежал на каминной полке. Он взял его и опять укололся.
— Еще булавка! — проворчал Ле Маю. — Чертовы женщины везде натычут своих булавок!
Он открыл кошелек. Золота в нем не было.
Там лежал мячик — маленький мячик, утыканный стальными иголками.
Ле Маю весь побледнел от ужаса.
— Злодейка! Она отравила меня! — хрипло выкрикнул он. — Однако погоди же! Я не умру, пока не отомщу!
Он хотел броситься вон, но вдруг застыл на месте.
Ледяной пот выступил у него на лбу, зубы словно тисками стиснуло, все вокруг завертелось, глаза накрыло черной пеленой. Он повалился на колени.
Еще немного Ле Маю царапал ногтями пол… а после замер навеки.
В то самое время, когда злополучный Ле Маю испустил дух (как раз тогда, когда впервые в жизни готов был подержать в руках целую тысячу экю), граф де Монклар вошел в комнату, где неподвижно лежал на кровати преподобный Игнасио Лойола.
При виде Монклара в его потускневших глазах сверкнула радость. Монах был вне опасности и сам знал, что не умрет. Но ненависть его к Лантене от этого не угасла.