— Так что? — спросила она.
— Дом готов, мадам, — ответил Дурной Жан не просто почтительно, но и с глубоким чувством. Но поднять глаза на Мадлен он как будто не смел.
— Где этот дом?
— Четвертый слева прямо по первой же улице. Только он, боюсь, не достоин…
Мадлен пожала плечами.
— Приходи туда ко мне, да поскорее, — велела она.
Через пару минут она остановилась возле указанного дома, спрыгнула на землю, привязала лошадь к кольцу и зашла внутрь — все это так проворно, что никто из соседей ее не заметил.
Еще через десять минут подошел и Жан-Калека.
— Конюшня здесь есть? — спросила Мадлен.
— Да, мадам, я туда свою лошадь поставил.
— Дом я посмотрела, — сказала она.
Жан-Калека взглянул на нее с тревожным вопросом во взгляде.
— Все хорошо, — сказала она. — Ты все правильно сделал. А сам где будешь ночевать?
— В конюшне, — ответил он шепотом.
Тут на улице послышался громкий шум. Мадлен подошла к окну. Ставни были приоткрыты так, что она видела все, а ее видно не было.
Поднялась суматоха. Жители Фонтенбло в праздничных нарядах высыпали на улицы.
Сильно взволнованный человек в черном, окруженный главными лицами городка, стоял со свитком в руке: то было приветствие государю, которое он должен был прочитать.
Раздались крики: «Да здравствует король!» Человек в черном шагнул вперед, другие важные лица тоже.
Мадлен Феррон у окна ожидала, не поведя бровью.
Вот на улице вдруг настала полная тишина: должно быть, человек в черном читал королю свое приветствие.
Потом опять раздались крики.
Наконец появился король, окруженный вельможами!
— Жан! — позвала Мадлен Феррон.
Тот одним прыжком оказался рядом с ней.
— Посмотри вон на того человека.
— Вижу…
— Это французский король.
— Я знаю, мадам…
Король прошел, проехал обоз, потом еще всадники.
Мадлен задумчиво стояла у окна.
Минут через десять она увидела Рагастена с тремя товарищами.
— Поезжай за этими людьми, — сказала она, — узнай, где они остановились. А потом приходи сюда, поговорим.
Дурной Жан опрометью бросился на улицу. Вернулся он через час.
— Те всадники живут в трактире «Великий Карл» на Дровяной улице.
— Хорошо, — сказала Мадлен и села. Дурной Жан по-прежнему стоял перед ней.
Вдруг она посмотрела ему прямо в глаза. Он опустил голову.
— Так ты говоришь, что спать будешь в конюшне? — спросила она.
— Да, мадам… чтобы вас не стеснять…
Она еще раз посмотрела на него — это взгляд потряс его до глубины души.
— Ты хорошо запомнил того человека, что я тебе показала? — спросила она.
— Короля? Да, мадам.
— А если бы я велела убить его, ты что бы сделал?
— Убил бы, мадам.
И он с пылом заговорил:
— Велите мне убить короля — я убью короля. Велите убить папу римского — пойду в Рим и убью папу. Велите отречься от веры, похулить Христа — отрекусь даже на костре, буду хулить Бога даже под пыткой. Вы, мадам, мой король, мой бог! Да вы же знаете это! Что я вам говорю! Я ваш весь телом и душой. За час, подобный тому, что я провел с вами, я согласен на вечные муки… Да и что мне было бы в рае без вас! О, только подумаю об этой ночи! А я всегда о ней думаю! В этом воспоминанье теперь вся моя жизнь. Нет такого мгновенья, чтобы в моем воображении не вставала эта картина. Она преследует меня… Иногда, чтоб усмирить мучения, я сам себе терзаю грудь. О, мадам, сжальтесь еще раз надо мной! Скажите всего одно слово! Пусть я буду жить хоть с тенью надежды, хоть с обманчивым призраком! И пускай за этим призраком последуют самые ужасные муки! И пускай надежда сокроется, оставив мне только жуткие страдания сожалений!
Мадлен внимала его излиянию страсти.
— Кто же тебе не велит надеяться? — ласково спросила она.
— О, мадам! — растерявшись, пробормотал Жан. — Только не сводите меня с ума от радости!
— Послушай — ведь в первый раз я не была настолько жестока?
— Правда, — ответил он, вдруг помрачнев. — Но ведь вы тогда не знали…
— О чем не знала?
Он потупил взор и весь побледнел.
— О твоей болезни? — спросила она с таким совершенным равнодушием, что его всего сотрясло изумление — как будто на его словах великая королева выбросила корону в сточную канаву.
Он так и застыл, обалдев от неожиданности и ужаса. Она встала и подошла к нему. Улыбки на ее губах больше не было. Ласковый взгляд превратился в суровый и злой.
— Я вас боюсь, мадам! — воскликнул он.
Она схватила его за руку.
— Болезни! — воскликнула она. — Хочешь, я тебе все скажу, мой бедный изгой? Твоя-то болезнь мне и была нужна!