Но какое Вам, в сущности, дело
До того, что я стать хотела
Другом Вашим, опорой в борьбе,
Утешеньем в горькой судьбе.
Вот пишу я черным по белому,
По щемяще до слез сожалелому,
Без утайки и без прикрас,
Откровенно, как в смертный час, —
Обо всем, что я не сумела,
Как горела душа и болела,
Как томилась и как всецело —
Вами, с Вами, о Вас, для Вас.
«Помурлычь, Серокошка-Краля…»
Помурлычь, Серокошка-Краля,
Уложив на макушке ушки,
Помурлычь на моей подушке,
Отгони болезнь и печали.
С каждым вздохом глотаю бритву,
Ненавижу Блеза Паскаля
За его дурную «молитву
Об использовании болезни».
Что болезни еще бесполезней
И бессмысленнее страданья?
«До свиданья, ночь! До свиданья!»
Как шальные, кричат петухи.
В этот час таинственно-ранний,
В час томительных воспоминаний
Заклинаю страданье: – Исчезни!
И чтоб мне простились грехи,
Превращая болезнь в стихи.
«– Вам надо уехать в Египет…»
– Вам надо уехать в Египет —
Вам вреден Париж весной,
Вам это совсем не по силам.
– Ах, доктор, старик смешной!
За окнами дождик сыплет
С упрямою косизной,
Как скучно лежать больной!
…А ласточки в теплом Египте,
В шуршаньи стотысячекрылом,
С мечтою на каждом крыле,
На север готовы лететь,
И Нил плодотворным илом
Разлился на целую треть.
– О, любите меня, любите,
Удержите меня на земле,
О, любите меня, любите,
Помешайте мне умереть!
«Вот палач отрубил мне голову…»
Вот палач отрубил мне голову,
И она лежит на земле.
И ни золотом, и ни оловом…
Кончен спор о добре и зле.
И теперь уже, плачь не плачь,
Не пришьет головы палач.
Посмотри, какая красивая —
Косы черные как смоль.
А была гордячка спесивая,
Презирала бедность и боль.
Только как же?.. позволь, позволь!..
Если это моя голова,
Как могла я остаться жива?
И откуда черные косы
И глаза лукаво-раскосые?
И какая же я гордячка?
Вьются вихри. Несется конница,
Пол вздымает морская качка,
В лоб стучится, в сознанье ломится
Балаболка – ведьма – бессонница.
– Надоела! Которую ночь.
Убирайся отсюда прочь!..
Убирайся! Все это бред —
Уголек, залетевший из ада,
Лепесток из райского сада —
Никакой головы здесь нет.
Никакой головы. Ничего.
Беспощадно метет метелка,
Полнолунным светом звеня,
Выметая в пространство меня.
Дверь распахнута в праздничный зал,
Сколько там позолоты и шелка,
И гостей, и цветов, и зеркал!
В зеркалах отражается елка,
Оттого что всегда Рождество —
Вечный праздник на Божьем свете.
В хороводе кружатся дети.
Кто же я?
Одна из детей?
Снова детство —
Как скучно!..
А если
Я одна из старушек-гостей,
Прапрабабушка в шелковом кресле?..
– Замолчи, замолчи, балаболка!
Замолчи, не трещи без умолка!
Ты же видишь прекрасно: я – елка.
Я вот эта елка зеленая,
Блеском свечек своих ослепленная.
Как волшебно…
Как больно…
Огонь!..
«Над зеленой высокой осокой скамья…»
Над зеленой высокой осокой скамья,
Как в усадьбе, как в детстве, с колоннами дом.
Возвращается ветер на круги своя,
В суету суеты, осторожно, с трудом…
Возвращается ветер кругами назад,
На пустыню библейских акрид и цикад,
На гору Арарат, где шумит виноград
Иудейски картаво. На Тигр и Евфрат.
Возвращается ветер, пространством звеня,
На крещенский парад, на родной Петроград,
Возвращается вихрем, кругами огня…