«Сердце чужое (Ваше, читатель…»
Сердце чужое (Ваше, читатель?
Ваше, мечтатель?
Ваше, прохожий?)
Бьется в груди моей
Все разностопнее, все тяжелей
Ночью, и днем, и даже во сне,
Повторяя одно и то же,
Непонятное мне.
На стене, на полу, на окне —
Серебристолунные блики,
И звенит соловьиное пение
Полнолунного наваждения.
В зеркалах черномазые рожи
И прелестные нежные лики
Расплываются в лунной дрожи,
Хоть они и мое отраженье,
Все они на меня не похожи,
А за ними, как фон, в зеркалах
Рассыпается искрами страх.
– Помогите мне! Помогите!
Далеко на острове Крите
Лабиринт, Минотавр кровожадный
И ведущая нить Ариадны.
Но найдутся другие нити,
Те, что вас приведут ко мне, —
Отыщите их, отыщите!
«Довольно вздор нести…»
Можно ли еще писать стихи
Всерьез?
Вот елочка, а вот и белочка.
Довольно вздор нести
Про Терек и Дарьял —
Из щепетильности
Я жизень потерял.
Но это до меня
Уже Рембо сказал.
Рембо сказал. Я повторила,
Немного изменя.
В чужих словах магическая сила,
Чужое часто очень мило,
И даже до чего
Милее своего.
Так вот – под Рождество
Слова плечом к плечу,
Скрипя, треща, звеня,
Бегут, как на вокзал
К отходу поезда.
О, только бы успеть,
О, только бы суметь
Сказать
То,
Что
Хочу!
Совсем не то, что говорю всегда,
Совсем иное. Да!
Звонок последний, третий.
Как много нужно слов,
Недоговорок, строк и строф
Пред тем,
Как умереть – и
Стать наконец (конец – венец)
Навеки глух и нем,
Не понятый никем.
Постскриптум:
Ум
Зашел за разум,
За горы чепухи,
Рассыпался по фразам,
Запрятался в стихи.
Ошибок и неправильностей риф,
И вдохновения отлив-прилив.
Не спорю, правильно «жизнь»,
а не «жизень»,
Не «изменя», а «изменив»,
Но – извините, я капризен,
Вернее – я капризна. Даже очень.
Словарь мой ангельски-неточен,
Мне нравятся созвучья лиро-лирные,
Барокко-рококо-ампирные,
Не значащие ничего.
Мне нравятся неправильности речи,
Они горят, как елочные свечи.
А белка, елка, Рождество —
Слова, что мне милей всего,
Всех прочих слов на свете.
Постскриптум просто так,
Для разъясненья
Читателей недоуменья,
Его примите просто как
Любви и преданности знак.
«В сквере женщина седая…»
В сквере женщина седая,
Плоскогрудая, худая,
Шарф дырявый теребя,
Напевала про себя:
– Месяц, друг печальный мой,
Как мне хочется домой —
В Петербург над царственной Невой!
Беженка-изгнанница,
Я устала кланяться
И с протянутой рукой
Подходить к чужим порогам,
Слушать окрик: «С Богом, с Богом!
Нищим тут
Не подают!..»
Милый месяц, я устала.
Ах, напрасно убежала
Я из собственной страны.
Месяц, опустись пониже!
Месяц, подойди поближе!
Месяц, сжалься надо мной,
Унеси меня домой!
Так тихонько напевала
Женщина в уснувшем сквере
Ночью лунною в Париже.
«Как ты любила зеркала…»
Как ты любила зеркала
Любовью непонятной с детства —
Ты в руки зеркало брала,
Не зная, как в него глядеться.
Полуоткрыв от страха рот,
Над зеркалом ты наклонялась
И, как Нарцисс над гладью вод,
Вдруг восхищенно улыбалась.