Хоть, бесспорно, жизнь прошла,
Песня до конца допета,
Я все та же, что была, —
И во сне, и наяву
С восхищением живу.
«Он мне полушутя писал из Ниццы…»
О том, что мы живем, о том, что мы умрем,
О том, как грустно все и как непоправимо.
Он мне полушутя писал из Ниццы:
«Живу как в глупом сне.
Неладное мне снится.
И ясно, что – пора, мой друг, пора! —
Тебя уже заждались там!
А вот не хочется… А вам?»
Прозрачная медлительная ночь.
И снова мне не спится оттого,
Что я не сделала ему добра,
Что не сумела я помочь
Его томительному одиночеству.
Мы были с ним близки и далеки.
Так – я всегда звала его
По имени и отчеству,
А он меня «мадам».
Ни разу не сказала я, о нет!
– Жорж, дорогой, единственный, любимый,
Чтобы утешить вас, я все отдам…
…А за окном тоскует лунный свет
О том, как грустно все и как непоправимо.
«А если нет, а если да…»
Наталии Александровне Зербино
А если нет, а если да?
И где, скажите, и когда —
Сейчас, сегодня иль потом,
В день Страшного суда?
Луна таинственно блестит,
Ночь дышит сном и колдовством,
Лисица по полю бежит
И заметает лапок след
На аметистовом снегу
Своим сияющим хвостом:
И тихо-тихо все кругом,
И лунный свет. И ни гугу…
А вдруг пушистый лисий хвост —
Он серебристо-черно-бур —
Преобразится в легкий мост
И я по нем перебегу
Домой, в Россию, в Петербург,
И там останусь навсегда.
И что тогда?
Нет или да?
«Лунный блик и горсточка пыли…»
Лунный блик и горсточка пыли,
Иль точней – уголек в золе.
Все мы пишем, чтоб нас не забыли,
Чтоб оставить след на земле.
Но в конце двадцатого века
Быть поэтом почти что грешно
И, пожалуй, даже смешно —
Этот склад авангардных затей,
Эти поиски новых путей
С белой палкой, как нищий-калека.
«Ночь. Улица. Фонарь. Аптека…»
Так теперь не напишет никто.
Современники, братья-поэты, —
Сколько ни было б нас, хоть сто, —
Нет меж нас ни звезды, ни кометы,
Все мы канем в медлительность Леты,
На земле не оставив следа.
«Я – поэт и вдова поэта…»
Я – поэт и вдова поэта.
Это очень важно. За это
Мне, наверно, простятся грехи
И за то, что пишу я стихи,
Те, что сводят людей с ума,
Как с ума я схожу сама.
Я – поэт и вдова поэта —
Беззаконнейшая комета,
У которой в поющей крови
Мало шариков красных, но много любви,
А свободы хоть отбавляй.
Мой читатель, мой почитатель,
Друг неверный, прощай, прощай!
Да, прощай, а не до свиданья.
Что мне слава и что почитанья,
Что мне Англия или Китай?
Я слагаю в стихи слова
Так, что кругом идет голова,
Как волчок,
И, кружась меж рифмованных строк,
Поднимаясь все выше и выше,
Вот пробив головой потолок,
Разбросав черепицы крыши,
Превращаюсь я вдруг в сиянье,
В крылья ласточки, в Древо познанья
Мирового добра и зла,
В длинноухую тень осла.
«Я с юности всегда умела…»
Я во сне и наяву
С наслаждением живу.
Я с юности всегда умела
В улыбку и веселье превращать
Отчаянье
И в праздники —
Безрадостные будни.
И всем вокруг меня —
И даже мне самой —
Казалось, невозможно быть
Счастливее меня.
И долго на земле я так жила,
Добра не делая, не помня зла,
Гордясь собою и своим уменьем
Во сне и наяву
Жить с наслажденьем.
И вот теперь,
Оглядываясь, как с горы,
На прошлое мое,
Я вижу ясно,
Что нет в нем дня,
Нет даже часа,
Который бы хотела
Я заново, вторично пережить,
И, значит, я всегда была несчастна.
Ни в книгах, ни в людских сердцах
Следа я не оставлю по себе.
И значит, жизнь я прожила напрасно,
И лучше бы мне вовсе не родиться.
Да, это так, и это очень больно.
И все-таки наперекор всему —
Сама не понимая почему —
Я продолжаю улыбаться
И в праздник будни превращать.