Не будет у меня, как у него,
Ни сыновей, ни дочерей,
Ни сказочных дворцов,
Ни рощ оливковых,
Ни аравийских скакунов,
Верблюдов, коз, овечьих стад,
Ни шелковых ковров,
Ни слуг покорных,
Ни драгоценностей библейских…
Не будет ровно ничего
И никого.
Не будет даже канарейки,
Герани на окне,
Зеленой лейки —
То, что доступно каждой швейке,
Но недоступно мне.
И все-таки наперекор всему, —
Сама не понимая почему, —
Наперекор безжалостной судьбе
И одиночеству,
По-прежнему во сне и наяву
Я с наслаждением живу.
«Ожиданье Страшного суда…»
Ожиданье Страшного суда?
Страшный суд происходит всегда —
Завтра, сегодня, вчера,
С вечера и до утра.
Дальше нечего ждать —
Ни ангелов, ни чертей,
Ни райских, ни адских затей.
Дальше нет ничего. Дальше лишь
торжество,
Дальше лишь благодать
Вечности и бессмертия.
Все же поверьте,
Ангелы и черти,
Встретить хотела бы я вас
Хоть мимоходом, случайно, на час,
Хоть на минутку крылато-хвостатую.
«Да, бесспорно, жизни начало…»
Да, бесспорно, жизни начало
Много счастья мне обещало
В Петербурге над синей Невой —
То, о чем я с детства мечтала,
Подарила судьба мне тогда,
Подарила щедро, сполна,
Не скупясь, не торгуясь: – На!
Ты на это имеешь право. —
Все мне было удача, забава,
И звездой путеводной – судьба,
Мимолетно коснулась слава
Моего полудетского лба…
«Сияли фонари. Текла спокойно Сена…»
Что связывает нас, всех нас?
Взаимное непонимание.
Сияли фонари. Текла спокойно Сена.
Я не предчувствовала зла.
И вдруг…
Нет, это не любовная измена,
Не африканской ревности недуг.
Нет, это проще и больней во много раз.
Я плачу. Слезы катятся из глаз:
– Прощай – прощайте,
мой последний друг.
Сомкнулся навсегда порочный круг
Обиды, одиночества и тьмы,
И больше «я» и «вы» не составляем «мы».
Взаимное непониманье,
Смущенное пожатье рук.
Прощенье это иль прощанье?
Не все ль равно, ведь навсегда.
Без обещанья: – До свиданья.
Что делать мне теперь? Идти куда?
О если б зло предчувствовать заране.
Сократ когда-то говорил
(Сократ? А может быть, Эсхил?):
«Друзья мои, нет на земле друзей».
И с этим надо помириться.
«Неволя ты, невольница…»
Неволя ты, невольница,
Разлука ты, разлучница,
Чужая сторона!
Так еженощно мучиться
У лунного окна.
Царапается, колется
Бесовская бессонница,
Бесовская тоска.
Хоть на луну завой,
Хоть закричи совой,
Взлети до потолка!
Но нет, постой, постой,
Постой и помолчи —
«В муку все перемелется»
(Не мýка, а мукá,
Та, что нужна для хлеба) —
Ты видишь там, в ночи,
В апофеозе неба,
Скрестились, как мечи,
Победные лучи.
За лунною оконницей,
За городской околицей
Несутся тучи конницей
В июньском небе вскачь,
В победоносном шелесте,
В победоносной прелести
Всех будущих удач.
Играй зарю, трубач!
«Волшебная, воздушная весна…»
Г. И.
Волшебная, воздушная весна.
На глади золотисто-голубой
Луна,
Как лотос на воде.
Звезда поет, звезда летит к звезде…
Не все ли мне равно, весна или зима?
О Господи, что делать мне с собой,
Чтоб не сойти с ума?
Совсем не то. Не то, не то
И не о том.
Тревожно спит усталый дом
Кряхтящим стариковским сном.
На вешалке висит пальто.
Не помню где,
Не помню кто
Сравнил висящее на вешалке пальто
С повешенным.
Но надо быть слегка помешанным
Для этакого вот сравненья.
Ах, вспомнила. Ведь это я сама
В моем стихотворении
С названьем «Ночь в вагоне».
В нем все качанье и движенье,
В нем о кукушке и вороне,
О фантастической погоне
За призрачным оленем,
В нем волны вдохновения с волнением,
С тоской железнодорожной
Смешаны.
В нем о веронской пересадке
И о моей потерянной перчатке —