Год прошел и принес с собою
Много добра и много зла,
В дом пять на Преображенской
Я походкой робкой вошла.
Низкая комната. Мягкая мебель.
Книги повсюду и теплая тишь —
Вот сейчас выползет черепаха,
Пролетит летучая мышь.
Но все спокойно и просто,
Только совсем особенный свет.
У окна папиросу курит
Не злой и не добрый поэт.
Три совета
Что будет, Господи, теперь?
А сердце бьется глухо-глухо.
Егоровна стучится в дверь,
И отворяет ей старуха,
Кивнула вещей головой
И говорит: – Иди за мной! —
Взъерошенная кошка
Вскочила на окошко.
Они уселись у огня.
– Печалит что тебя, сударка?
– Муж бросил для другой меня.
Сапожник он, а я кухарка.
С тех пор прошло уж десять лет,
А для меня все счастья нет.
Грызет меня досада:
Вернуть его мне надо.
– Ну, что же? Маленький разлад.
Позволь-ка рублик для начала. —
В стеклянный шар вперяя взгляд,
Старуха быстро зашептала:
– Я вижу треугольник, круг,
Вот ты, а вот и твой супруг.
Лишь не теряй терпенья,
Вернется муж в Крещенье.
И хорошо все будет вновь.
Удачлива твоя планета:
Узнаешь радость и любовь,
Коль три исполнишь ты совета.
Егоровна пришла домой.
Кряхтит за печкой домовой,
В углу горит лампадка,
На сердце сладко-сладко.
И вовсе ей не жаль рубля,
Рубля для мужа мало,
Вот пикового короля
Она средь карт сыскала.
Протяжно тикают часы,
Топорщит таракан усы
И прячется за гири,
И бьют часы четыре.
На карту дунула она
И к маятнику прицепила,
Чтоб муж, помаявшись без сна,
Вернулся бы к жене постылой.
Раскачивается король.
– Ах, скоро муж узнает боль,
И скуку, и тревогу.
Найдет к жене дорогу.
Но в этот день сгорел пирог,
К жаркому не было салата,
Клялась кухарка: – Видит Бог,
Я, барыня, не виновата. —
Сердита барыня с утра:
– Вам отказать давно пора! —
Кухарка шепчет, плача:
– От карты неудача.
Молящимися полон храм
Архистратига Михаила.
С тоской взглянув по сторонам,
Егоровна свечу купила.
Рождается небесный царь,
Поют Рождественский тропарь
Угрюмые монахи…
Идет кухарка в страхе
В притвор, где нарисован ад,
И ставит вверх ногами свечку
Тому, кто черен и рогат
И грешников сажает в печку.
Ему кладет земной поклон,
Но к ней бегут со всех сторон:
– Ах, ведьма, вон скорее!
Не то дадим по шее.
А время все идет-идет,
Не зная промедленья.
Отпраздновали Новый год,
Настал канун Крещенья;
Давно уж съедена кутья,
Легла господская семья.
В людской темно и жарко.
Во двор спешит кухарка.
Чернеет ночь, белеет снег,
Крещенская крепчает стужа.
Ночной проходит человек.
Вот наконец и домик мужа.
И потихоньку, словно вор,
Прошла Егоровна во двор…
К стене бревно приперто:
Уж это дело черта.
Егоровна, как будто зверь,
По нем ползет все выше, выше.
Внизу скрипит входная дверь.
Егоровна дрожит на крыше.
Но нет, повсюду тишина.
И крикнула в трубу она:
– Зачем жену оставил?
Вернись к супруге, Павел!
Ползет. Споткнулась о карниз,
Не удержалась и с размаха
На камни полетела вниз,
Крича от боли и от страха.
Она сломала три ребра.
Ах! Не дожить ей до утра
И не увидеть мужа!
Все злей и злее стужа.
Чу… Скрипнул снег. Еще. Шаги.
Шаги всё ближе и слышнее.
Кричит кухарка: – Помоги!
Сюда, скорей. Я коченею. —
Над ней склонился кто-то вдруг,
Она глядит: пред ней супруг.
– Ой! – И душа из тела
Навеки улетела.
«Окрепли паруса. Отрадно кораблю…»
Окрепли паруса. Отрадно кораблю
Плыть к золотому краю.
Но для чего мне плыть, когда я так люблю,
Люблю и умираю?