Обстоятельства смерти Махди сами по себе были достаточно драматическими. Он умер еще совсем молодым, будучи крепким и здоровым человеком. Как всегда, нам даются две абсолютно разные версии случившегося. Согласно одной истории{140} халиф был на охоте возле Масабадана, маленького городка, лежащего на краю иракской равнины у подножия гор Загрос. Стоял август, и он мог уехать сюда просто для того, чтобы спрятаться от страшной летней жары Багдада. Его слуга Вадих рассказал, что находился при халифе до вечерней молитвы, после которой слуга отправился в основной лагерь. На следующее утро он встал рано, чтобы ехать зуда, где в пустыне оставался Махди. Он успел достаточно удалиться от лагеря, когда вдруг встретил «голого и черного» человека, который приветствовал его традиционными словами соболезнования: «Да одарит тебя Господь большой наградой за твоего хозяина, повелителя правоверных». Вадих хотел ударить его, потому что пророчество смерти правителя было равносильно измене, но призрак исчез. Когда он приехал к лагерю Махди, его приветствовал черный евнух Масрур — точно теми же самыми словами, какие изрекло привидение. Пораженный, Вадих вошел в палатку и увидел завернутый в саван труп.
— Но когда я покидал его после дневной молитвы, он был счастлив и абсолютно здоров! Что случилось?
— Собаки подняли газель, и господин поскакал за ними, — объяснил Масрур. — Потом газель вскочила в дверь разбитого дома. Собаки бросились за ней, а лошадь понеслась за собаками. Он ударился головой о косяк двери и умер на месте.
По мусульманским обычаям трупы должны быть закопаны в самый день смерти. В том удаленном месте не было похоронных дрог; на которых можно было везти погибшего, поэтому Махди положили на дверь и закопали под ореховым деревом — там, где он обычно сидел. Его сын Гарун произнес над ним похоронные молитвы. Вот такова случайная смерть и скромный погребальный обряд третьего монарха династии Аббасидов. Когда выдающийся арабский географ Якут составлял свой словарь географических названий начала тринадцатого века, более четырех веков спустя гробница халифа все еще находилась в маленькой деревушке — там, где он нашел свой покой.
Вторая версия этого события излагается в духе «гаремных интриг», она объясняет событие совсем по-иному, и относиться к ней нужно с некоторой долей скептицизма, какого заслуживают все подобные истории. Мы снова переносимся в Масабадан — но на этот раз во дворец. Халиф сидит в верхней комнате и смотрит в окно. А в гареме Махди рабыня по имени Хасана изнывает от ревности и ненависти к сопернице, которую подозревает в том, что та добивается внимания хозяина. Чтобы избавиться от псе, рабыня положила на блюдо две необычайно красивые груши. В одну из них она ввела яд и сделала так, что груша после этого выглядела абсолютно нормальной. Естественно, что девушка, которой было приказано отнести груши назначенной жертве, проходила под окном, где сидел халиф. Махди увидел ее, подозвал и потянулся, чтобы взять с блюда отравленную грушу. Как только он се съел, то ощутил сильнейшую боль в желудке и в тот же день умер. «Я желала тебя, — плакала несчастная Хасана, — а получилось, мой властелин, что я убила тебя».
Эти истории, конечно, полностью противоречат друг другу, но они показывают два абсолютно различных взгляда на политические события того периода: это контраст между теорией несчастного случая или случайной оплошности — и теорией заговора, где все должно было иметь скрытое значение и цель, а внешнее, общепринятое объяснение событий может не иметь ничего общего с правдой.
Неожиданная смерть халифа незамедлительно вызвала кризис. Споров по поводу законного нового халифа не было, им являлся Хади — но он находился в далеком Джурджане. При дворе в Масабадане и в Багдаде поднялась паника. Когда новость о смерти халифа доходила до народа, всегда возникали проблемы, так как войска начинали бунтовать, требуя особой оплаты. Как и преторианская стража римских императоров, они считали вступление на престол нового правителя поводом к обогащению и не позволяли такой возможности проскочить мимо.
Проблема обострилась из-за того, что Хади был любимцем военных, а на Гаруна и его советников смотрели с некоторым подозрением. Но новый правитель был за сотни миль, и официальные лица при дворе боялись принять решение, которому вспыльчивый Хади мог бы воспротивиться по возвращении.
Немедленной реакцией свиты Махди стала тревога за безопасность Гаруна: они предупредили его, что он не будет в безопасности, когда солдаты в Масабадане узнают, что Махди мертв, и посоветовали ему хранить в секрете весть о смерти отца до возвращения в Багдад, причем забрать тело для захоронения с собой. Когда он вернется в Багдад и все необходимые приготовления будут сделаны, можно будет сообщить новость народу.
Конечно же, Гарун обратился за советом к Яхье Бармакиду. Яхья возразил, что смерть не удастся сохранить в секрете, и когда войска обнаружат, что сопровождают тело халифа, они потребуют выплаты за три года или даже больше, прежде чем позволят захоронить тело. Можно заметить, как свита Аббасидов боится армии — которая, по идее, предназначена для ее поддержки и защиты. Страх этот много раз аукнется при последующих военных режимах.
Яхья продолжал доказывать, что они должны тайно захоронить халифа («Да будет господь милостив к нему!») прямо здесь, чтобы не было проявлено никакого неуважения. Им следует успокоить Хади, послав начальника разведки прямо в Джурджан с кольцом-печаткой халифа и жезлом Пророка. Потом нужно выплатить каждому солдату по 300 дирхемов и сказать, что они могут быть свободны. «Если у них в руках окажется по 300 дирхемов, — доказывал он, — они будут думать только о семьях и о доме, и постараются вернуться в Багдад». Так оно и оказалось: солдаты, без сомнения, обрадованные неожиданно привалившим богатством, оставили лагерь и устремились назад в столицу{141}.
Но проблема была лишь отсрочена. Когда войска узнали, что их обманули, вспыхнул бунт. Дом Раби, который оставался управлять в Багдаде, подвергся нападению и частично был сожжен. Именно в этот момент Хайзуран, мать нового халифа Хади и Гаруна, стоящая теперь прямо рядом с троном, взяла бразды правления в свои руки, потребовав, чтобы Яхья Бармакил и Раби помогли ем. Деньги были найдены, войска получили двухгодичную оплату, и кризис оказался предотвращен.
Когда новый халиф прибыл в Багдад, в городе царил мир, но политическая атмосфера была напряженной. Проведя двадцать четыре часа отдыха с любимой рабыней, которую не видел с тех пор, как ушел в поход, Хади принялся за формирование нового правительства. Яхье Бармакиду позволили оставаться управляющим делами Гаруна, а новым главой армии и командиром стражи стал молодой человек — Али ибн Иса ибн Махан, которому пришлось сыграть ключевую роль в трагедии, развернувшейся через четверть века после смерти Гаруна.
Хади имел сильные подозрения по поводу роли Раби при наследовании, обвиняя его в том, что тот забрал все дело в свои руки. Раби весьма опасался за свою жизнь; он составил завещание и доверил его старому другу Яхье Бармакиду. В конце концов их помирили с халифом, но Раби, так долго и преданно служивший и Мансуру, и Махди, вскоре умер своей смертью{142}. Его статус во многом унаследовал его сын Фадл, которому, как и Али ибн Исе ибн Махану, пришлось играть одну из ключевых ролей в политике времен правления Гаруна — и в трагедии, которая последовала за ним.
Хади расположился во дворце, который построил его отец в Исабадхе, в восточной части Багдада, а его брат Гарун с домочадцами занял Дворец Вечности, который Мансур построил между Круглым Городом и рекой{143}. То, что происходило в течение следующих тринадцати месяцев, стало предметом слухов и сплетен уже в те времена — и оставалось таковым много позже. Факты говорят, что Хади метался между твердым желанием уважать волю отца и обращаться с Гаруном на людях как с наследником, и страстным желанием удалить его от наследования. Он стоял перед ясной дилеммой.
С одной стороны, у него был сын Джафар, которого он хотел сделать халифом после себя. Это не было просто следствием родительского обожания или гордости — многие в армии хотели сохранить наследование для Джафара просто потому, что не верили Гаруну и его кругу. Для них было важно, чтобы халифом оставался Хади; а если он умрет (ведь здоровые молодые люди часто умирали в расцвете лет), тогда пусть ему наследует тот, кто продолжит его политическую линию. Еще более соблазнительней эту идею делало то, что всем казалось, будто брат Хади вовсе не зарится на корону. Ведь Гарун неоднократно намекал, что намерен вести личную жизнь со своей новой невестой, принцессой Зубейдой{144}.