И еще много-много в таком же духе.
Наше мнение о деятельности Джафара в Сирии составлено по нескольким строкам из длинной поэмы об усмирении им восставших, превозносящей его доблесть и рассказывающей об удаче сирийцев, которые получили правителем именно его — а также из двух версий обдуманной и весьма обтекаемой речи, которую он произнес перед халифом по возвращении. В словах, настолько елейных и льстивых, что заставляли ежиться даже современников, он разглагольствовал о своей благодарности халифу, который более щедр к нему, чем любой ровня, который сделал Джафара «одним из заметных людей своего времени» и чья новая милость «затмевает все, что было сделано до того»{155}.
Расточительные комплименты, конечно, привлекали новую монаршую милость. И конечно, деньги тоже помогали этому. Когда Фадл вернулся из Хорасана, он, без сомнения, в подробностях рассказал халифу о своих достижениях; кроме того, он очень внимательно следил, чтобы одарить щедрыми подарками всех членов семьи Аббасидов, ведущих военачальников и чиновников. Миллион дирхемов тут, полмиллиона там{156}. Репутация щедрого человека должна была поддерживаться постоянно.
Расточительность и шумная реклама, которой они окружили себя, не мешает оценить истинные достижения семьи Бармакидов. Нет сомнений, что именно они развили и модернизировали систему государственной администрации: рассказывают, что после их падения почта громоздилась не вскрытой в мешках. Они обеспечили ведущее положение и влияние многим поколениям секретарей, которые так много внесли в культуру Аббасидов в следующем веке. Их салоны стали местом встреч, на которых свободно можно было обсуждать различные идеи — что было недопустимо в более тесном круге самого халифа.
Пока Бармакиды эффективно занимались бюрократической деятельностью, Гарун выполнял формальные и церемониальные функции. Летом после восшествия на престол он при первой же возможности отправился в паломничество в Мекку, раздав жителям двух святых городов огромные суммы, как это делал его отец. Он ходил в паломничество еще семь раз — в 790{157}, 791{158}, 794{159}, 796{160}, 798{161}, 802{162}, и 804{163}, годах. Ни один другой халиф из династии Омейядов или Аббасидов даже не приближался к этому рекорду из восьми паломничеств (или девяти, если считать то, которое он совершил с отцом еще в 777 году), что показывает значение, которое Гарун придавал этой своей роли — особенно если учесть, что каждый поход отбирал дна месяца и даже для халифа сопровождался дискомфортом долгого путешествия по пустыне из Ирака. Его жена Зубсйда также ходила в паломничества и растратила значительную часть своего огромного состояния на благотворительные пожертвования, чтобы уменьшить трудности, переносимые более бедными паломниками.
Ведение священной войны — еще один признак лидерства в мусульманском сообществе — тоже осуществлялось с максимальной энергией. Гарун имел значительный военный опыт, приобретенный в кампаниях против Византии, в походах, которые он возглавлял еще при отце. Одним из первых шагов, который он совершил после воцарения, была реформа административной системы приграничных провинций, позволяющая собирать в них больше ресурсов для джихада{164}. В 797 году Гарун отправился походом в горы Тавра и захватил там маленькую крепость — в первый и единственный раз халиф за одни год лично возглавлял и джихад, и хадж (это был 181 год мусульманской эры){165}. Походы на византийскую территорию совершались фактически каждый год, часто ими руководили члены семьи Аббасидов, а с 806 года{166} Гарун сам возглавил ряд крупных ударов в сердце старинного врага.
Большую часть своего значительного досуга Гарун тратил на поиски новых мест для проживания. Любопытно, что халиф, чье имя неизменно ассоциируется с Багдадом и чьи легендарные подвиги совершались в этом городе, похоже, не особенно любил его. Он называл его парилкой (бухар){167} и не выносил его именно за эту жару. Он искал место, где было больше возможностей для охоты в ближайших окрестностях. Кроме того, это был город его отца и деда — вероятно, Гарун хотел найти новое место, чтобы выразить собственную индивидуальность.
Сначала он искал удобное место в более высоких и прохладных землях у подножия Загроса. В 788–789 годах он выбрал местечко под названием «Луг у крепости» (Мардж аль-Кал'а) и решил строить дворец тут, но заболел и оставил эту затею{168}. Двумя годами позже он нашел место на берегу Тигра возле Базабды и Бакирды, где и построил дворец. Анонимный поэт написал сомнительные вирши на празднование, которые интересны в свете того, что характеризуют мотивы халифа:
В Бакирде, в Базабде — наслаждение, Сладко там поют фонтаны новые. А Багдад, Что Багдад? Пыль дерьмовая, И жара сушит даже терпение{169}.
Однако похоже, что, несмотря на сладкие и прохладные фонтаны, халиф очень быстро забросил это место. Насколько мы знаем, он никогда больше не посещал его снова.
В 796 году он сделал еще одну, более серьезную попытку найти место для повои резиденции. После возвращения из паломничества он поехал сначала в Басру, чтобы осмотреть новый большой оросительный канал, построенный Яхьей Бармакидом. После этого направился в Хиру, город южнее Куфы, которая была столицей арабской династии Лахмидов, процветавшей до прихода ислама. Место это много раз прославлялось в арабской истории, а легендарный мифический замок Хваранак был притчей во языцех за его богатство и роскошь. Гарун начал строительство здесь и раздал земли членам своей свиты, чтобы они могли тоже могли построить себе дома. Но этот проект также просуществовал недолго. Гарун нашел, что очарование древности портится близостью к надоедливому населению Куфы, и опять двинулся на поиски{170}.
Наконец он остановился на городе Ракка на берегу Евфрата, ныне находящемся в Сирии. Ракка была римским селением и в те времена называлась Каллиникум. Дед Гаруна, Мансур, основал новое поселение вне древних городских стен, которое он назвал Рафика, то есть спутник, напарник. Ко времени Гаруна два поселения слились в одно целое, и Рафика стала центром города, известного уже под старым названием Ракка.
Посещая Ракку, ныне трудно понять, почему Гарун предпочел ее всем другим возможным местам резиденции. Частично восстановленные стены города Мансура окружают много пыльных и ничем не примечательных зданий современного города. Новые кварталы бетонных домов разбежались за пределы стен во всех направлениях. Едва ли вам удастся встретить здесь зелень, зато раскаленные ветры сирийских степей дуют тут постоянно. Южнее старого города течет быстрый и мутный Евфрат. В наше время его не используют для судоходства — в реке слишком много банок и песчаных отмелей. Но во времена Аббасидов люди, включая халифов, ходили на баржах от Ракки до Багдада, поэтому связь между городами была хорошей.
Этому можно удивляться, но Гарун решил строить дворец не у берега, где имелся легкий доступ к воде и где был шанс поймать прохладный бриз с реки, а севернее старого города. Тут до самого горизонта раскинулись плоские земли Джазиры. На короткое время они становились зелеными лишь весной, когда появлялась трава — но летом превращались в раскаленную и бесплодную пустыню. Тут было много места, и Гарун строил свои дворцы, раскидав их по равнине. За последние годы фотосъемки и раскопки восстановили планы многих зданий, но мало какие из этих строений уцелели, даже фундаменты их часто перекрыты новой застройкой{171}.