Гарун постоянно подчеркивал, что так решил бог, и его сыновья составили свое соглашение по взаимному желанию и добровольно. Наконец он приказал, чтобы правители зачитали условия соглашения всем мусульманам в своих областях.
Вероятно, Гарун надеялся, что решил тяжелую проблему прав наследования. Казалось, документы предусмотрели все возможные случаи разногласий. Для поддержки соглашения привлекли авторитет самого Аллаха, его халифа и вес всего мусульманского общественного мнения. Была использована пышность высокопарной арабской риторики, чтобы сделать аргументы действенными и отвечающими всем возможным требованиям. Еще ни один халиф не предпринимал таких публичных и всеобъемлющих попыток отрегулировать процедуру наследования.
Но многие сомневались в эффективности содеянного. «Некоторые люди из простых, — замечает хроникер, — говорили, что «он очень хорошо устроил дела империи», в то время как другие отвечали «нет, он вызовет разлад между своими сыновьями, и последствий его поступка должны бояться сами сыновья»{179}. У нас также есть анонимное стихотворение (критические стихи обычно были анонимными по совершенно очевидным причинам), где поэт выражает свою тревогу по поводу сделанного халифом:
Без сомнения, в дошедшем до нас виде эта поэма была написана много позднее и представляет собой взгляд в прошлое; но не нужно быть гениальным предсказателем, чтобы понять — неприятности назревали, невзирая на все усилия Гаруна.
Халиф со своим двором вернулся в Ирак в начале 803 года. Именно в этот период он совершил поступок, который в то время удивил почти всех и с тех пор остается постоянным предметом домыслов. Он приказал уничтожить Бармакидов: Яхью и его сына Фадла посадили под арест, а любимец халифа Джафар был срочно казнен посередине ночи, тело его разрезали на куски и раскидали по мостам Багдада, чтобы видел каждый проходящий. Их имущество было конфисковано, а их слуги арестованы.
Ряд участников драмы оставили документы — свидетельства из первых рук. Евнух Мансур, которого Гарун использовал для многих конфиденциальных миссий, рассказывает, как его послали посередине ночи найти Джафара и привезти халифу его голову{180}. Он нашел Джафара сидящим с Джибрилом ибн Бухтишу, главным придворным врачом, и слепым певцом по имени Абу Заккар. Согласно рассказу Мансура, поэт только что закончил петь песню, в которой говорилось:
Мансур резко сообщил Джафару, что тот сейчас же обязан ответить халифу. Похоже, Джафар не сомневался, что это значит, и попросил разрешения сделать завещание и освободить рабов. Мансур, который хорошо знал Джафара и, вероятно, провел с ним много веселых вечеров, не мог отказать ему. Но посланцы от халифа все приходили, требуя поторопиться. Тем временем Джафар пытался уговорить Мансура или хотя бы потянуть время; «Он приказал тебе такое, потому что был пьян. Ничего не делай до утра или хотя бы обсуди дело с ним снова». Тогда Мансур вернулся к халифу, который уже был в постели, но последовал грубый и прямой ответ Гаруна: «Неси мне голову Джафара, сукин сын». Мансур вернулся к своей жертве, и опять Джафар уговорил его пойти с последней мольбой. На этот раз халиф был в ярости и накричал на Мансура, заявив, что найдет кого-нибудь другого, кто принесет ему сначала голову Мансура, а потом Джафара. Тогда Мансур пошел и выполнил ужасный приказ.
Еще более зловещий рассказ дает один придворный слуга-тюрк. Согласно его свидетельству, Гарун отправился вдвоем с Джафаром на охоту и выказывал ему всяческие знаки любви, даже положил его руку себе на плечи, чего раньше никогда не делал. Когда они доехали до места, где должны были остановиться, Гарун сказал, что если Джафар не собирается провести ночь со своей женщиной, то пусть не уходит от него. Пусть идет в его резиденцию, пьет, веселится и слушает музыку, чтобы они делали одно и то же. Джафар настаивал, что все это приятно ему, только если он будет веселиться вместе с халифом, но Гарун был настойчив. Даже после того, как они пожелали друг другу спокойной ночи, и каждый отправился в свой дворец, Гарун посылал несколько раз слуг с деликатесами, фимиамом и сладко пахнущими травами, пока наконец не отправил Мансура за его головой{181}.
Тем временем Гарун отдавал приказы, подтверждающие целенаправленность его действий. Ни одна из намеченных жертв не должна была спастись. Синди ибн Шахик, военный из окружения Гаруна, происходивший из освобожденных рабов, сообщает следующее. Однажды он стоял на посту, когда к нему подошел слуга с пакетом. Он протянул Синди небольшое письмо, и когда тот сломал печать, то увидел, что письмо от Гаруна и написано халифом собственноручно: «Синди, если ты читаешь мое письмо сидя, то встань, а если ты стоишь, то не садись, сначала явись ко мне».
Синди ибн Шахик нашел Гаруна в лодке на берегу Евфрата, возле Анбара, городка восточнее Багдада. Халифа сопровождали лишь Аббас, сын его управляющего, Фадла ибн Раби, и еще несколько слуг. Когда Синди подошел, халиф приказал слугам отойти, а Аббасу обойти лодку и привести в порядок занавеси, разбросанные вокруг. Теперь они остались вдвоем, и Гарун приказал Синди подойти ближе. «Я послал за тобой по такому секретному делу, что если о нем узнает моя рубашка, я тут же выброшу ее в Евфрат!» Затем Синди был отдан приказ: немедленно идти в Багдад, собрать надежных товарищей и поставить охрану у дверей всех резиденций Бармакидов, так чтобы никто не мог ни войти, ни выйти. «Бармакиды, — заверил его халиф, — в это время не будут передвигаться». Синди помчался в Багдад и сделал все так, как ему было приказано. Вскоре ему принесли голову Джафара с письмом от халифа, приказывающим разрезать тело и разложить на трех мостах столицы{182}.
Общая канва событий абсолютно ясна. Хотя многие детали и драматические повороты в этих описаниях могут быть продуктом позднейших переработок, нет сомнения, что Гарун действовал так быстро и тайно, чтобы разрушить мощь той самой семьи, которая столь много сделала для его восхождения на престол для успеха первых семнадцати лет его правления. Яхья и его сын Фадл были посажены под арест и никогда больше не обрели свободы, Джафара тайно казнили, и его труп выставили на самое страшное общественное поругание.
В чем мы не можем быть уверенными, так это в причине, по которой халиф поступил так, как поступил. Несколько современников оставили нам воспоминания, изложив свои соображения по поводу причин происшедшего. Врач Джибрил ибн Бухтишу, который хорошо знал всех участников драмы, указывает на постепенное охлаждение между Гаруном и Яхьей, когда Гарун начал взрослеть и сопротивляться зависимости от своего старого наставника. Может быть, Яхья слишком долго считал, что ничего не меняется. Джибрил вспоминал, как однажды Яхья пришел к халифу, не спросив формального разрешения войти. Гарун не скрыл раздражения: повернувшись к Джибрилу, он спросил его, могут ли люди прийти в его дом без разрешения. Когда Джибрил ответил, что нет, халиф раздраженно заметил: «Что же тогда происходит с нами, что люди входят без спроса?» Яхью ужаснула такая перемена отношения, и он попытался оправдаться. Он напомнил, что за долгое время привык приходить навестить халифа в самой неформальной обстановке, когда тот лежал голым в постели или был лишь в набедренной повязке. Он не осознал, продолжал Яхья, что та близость, которая когда-то нравилась халифу, теперь его так сильно раздражает. В будущем он всегда будет спрашивать разрешение и будет абсолютно удовлетворен положением более молодых придворных. В тот раз Гарун смутился из-за своего взрыва и извинился, сказав, что он только озабочен сплетнями, ходящими по этому поводу. Но Джибрил — да и Яхья, вероятно, тоже — понимали, что атмосфера изменилась{183}.