Мы не знаем, когда — если это вообще произошло — Мамун начал рассматривать своего брата как наследника. Не существует никакой записи о публичном провозглашении Мутасима наследником — такой, какие оставляли своим наследникам Мансур, Махди и Гарун. Относился ли Мамун к вопросу наследования без должной заботы или просто не допускал возможности столь скорой и неожиданной смерти? Стал ли Мутасим явным наследником только тогда, когда они с халифом сидели, беседуя у реки в Будандуне, болтая ногами в воде? Или же идея возведения его на престал возникла уже после смерти халифа — у самого Мутасима либо у кого-то из его сторонников?
Мы знаем только, что влияние Мутасима росло, и Мамун назначил его наместником Египта и других земель. Когда Абд Аллах ибн Тахир двинулся в сторону Хорасана после смерти своего брата в 828/9 году, Мутасим занял его место в качестве правой руки халифа на западной границе. Возможно, в таких обстоятельствах Мамун действительно стал считать его потенциальным наследником. С другой стороны, это выглядит странно — исключить из наследников собственного сына Аббаса.
Может быть, Мутасим просто по чистой случайности находился с братом в момент его смерти, в то время как Аббас стоял лагерем на другой границе империи. Может быть, именно это отсутствие в столь критический момент стоило Аббасу халифата и в конечном счете жизни. Нам рассказывают, что в армии многие поддерживали Аббаса и с нетерпением ждали, когда он заявит свое право на трон — но или потому, что он растерялся, или потому, что не хотел вызывать гражданский раздор, однако сын Мамуна принес клятву верности своему дяде и его военным сторонникам, так что не осталось места для дальнейших треволнений{443}.
Новый халиф имел бледное лицо и черную бороду, подкрашенную хпой. Он был физически здоров и очень силен{444} — говорят, что Мутасим без труда вскакивал с земли на спину лошади. Гораздо более поздний источник сообщает, что он был неграмотен, что абсолютно невозможно для принца Аббасидов — но может быть, его просто не привлекало чтение{445}. Он, конечно, не был интеллектуалом, как его умерший брат. С другой стороны, он живо интересовался военными делами, и, похоже, легко чувствовал себя в среде командиров и солдат своей новой армии; его первый визирь, Фадл ибн Мсрван, говорил, что халиф проводит больше времени в военных экспедициях, чем где-либо еще.
Говорят, когда речь заходила об архитектуре, он не проявлял интереса к украшению зданий — единственной заботой Мутасима была прочность постройки. Ибн Аби Дувад, один из его основных советников, вспоминает, как в 833 году отправился с халифом на осаду Амориона. Обычно ибн Аби Дувад и халиф уравновешивали друг друга на верблюжьих носилках, располагаясь по разным бокам горба и болтая по дороге, по на этот раз Мутасим решил ехать один на муле, оглядываясь на ибн Аби Дувада, который вынужден был склоняться вниз, чтобы ответить ему. Они оставили армию позади и выехали к реке, где не увидели явного брода. Халиф немедленно оказался впереди на муле, прошлепал по воде налево и направо, ища мелкое место для переправы, потом нашел его, и верблюд ибн Аби Ду вада благополучно перешел реку следом{446}. Трудно представить себе изнеженного Гаруна, еще труднее — любого из более поздних халифов, получающими такое явное удовольствие от активности вне дома.
Первой заботой Мутаснма было вернуться в столицу и утвердить себя халифом. Кампания против византийцев и строительство Тианы были немедленно прекращены. Новый халиф приказал разрушить все, что было построено. Всех рабочих и оборудование, которое можно было транспортировать, вывезли, а остальное сожгли. Колонисты, которые пришли поселиться в новом форпосте, были отосланы домой{447}.
Похоже, Мутасим без труда утвердил свой авторитет в Багдаде. Ключевыми фигурами его режима стали командиры тюркскою войска Ашинас и Игах, несмотря на свое скромное происхождение, поднявшиеся до выдающихся людей государства и лидеров новой армии. К ним Мутасим добавил еще одного человека с совсем иным прошлым, известного в истории как Афшин. Афшин — это не имя, а титул. Он не был рабом. Афиши являлся правителем маленького горного княжества Ушрусан в далеком горном массиве к юго-востоку от Самарканда. Это княжество находилось на самой дальней границе мусульманского мира — за ним лежали непроходимые горы Памира, а еще дальше — Китай. В тех местах очень мало кто был мусульманином; наоборот, местные правители активно отбивались от деятельности миссионеров, а большинство их подданных продолжало считать своих правителей богами.
Но Ушрусан был бедной и удаленной землей, а молодого Афшина соблазнила служба у самого халифа. Он привел с собой закаленных горцев, которые служили ему без лишних вопросов. Афшин стал самым блестящим военачальником Мутасима — и все-таки всегда оставался аутсайдером среди бывших рабов, поваров и торговцев маслом, которые окружали халифа. Всегда ощущая свое аристократическое происхождение, он был изолированной фигурой и оказался без союзников, когда пришел его трудный час.
Гражданской администрацией сначала управлял Фадл ибн Мерван, получивший образование в традициях Бармакидов. Он был умелым и опытным администратором, но в большей степени просто бухгалтером. Если в сокровищнице не было денег для представительских расходов — например, чтобы сделать подарок поэту, — он так и говорил. Добрые друзья советовали ему быть более дипломатичным: чем впрямую говорить об отсутствии денег, он мог бы заверить своего хозяина, что оплату можно сделать через день-другой, чтобы дать тому время найти выход из положения. Но Фадл ибн Мерван так никогда и не приобрел соответствующей сноровки.
Однажды Мутасим гулял в дворцовом саду Багдада со своим шутом и насмешником по имени Хафти, которому халиф пообещал подарок, а подарок этот Фадл ибн Мерван, распоряжавшийся расходами, так и не выплатил. Мутасим быстрым шагом пересекал сад, наклоняясь к росшим там ароматным травам и деревьям, а Хафти, который был коротышкой и к тому же толстяком, с трудом поспевал за хозяином. «Двигайся проворнее!» — бросал ему халиф время от времени, и Хафти пожаловался, что хотел бы спокойно пройтись рядом с халифом, а не бежать, как курьер. Разговор пошел дальше, и Мутасим стал говорить, какой он удачливый и как многого он достиг. Естественно, Хафти ответствовал, что халиф не хозяин в собственном доме. История невыплаченного подарка вышла наружу — и, как говорят, убедила халифа, что ему нужно избавиться от нудного и прямолинейного бухгалтера.
Фадл был более удачлив, чем большинство чиновников того времени. Он потерял работу, но ему позволили переехать в маленькую деревушку Синн на Тифе, к югу от Мосула, где он, похоже, жил на пенсии в уединении до самой смерти{448}.
Его заменили богатым коммерсантом Мухаммедом ибн аль-Зейятом, — то есть «сыном торговца маслом». Как говорит его имя, отец Мухаммеда сколотил серьезное состояние, снабжая Багдад растительным маслом. Сам Мухаммед процветал на правительственных заказах на палатки, церемониальные зонтики и оснастку для верховых верблюдов{449}. Фадл ибн Мерван обращался с ним презрительно, как городской чиновник с мелким предпринимателем. Когда ибн аль-Зейя г сделался придворным и появился в официальной придворной одежде — длинном черном плаще дурра’а, застегивающемся спереди, с мечом на поясе, — визирь спросил его: «Какое право имеешь ты, простой торговец, носить придворную одежду с мечом?» Оскорбленный ибн аль-Зейяг был обязан дать объяснение{450}. Теперь он стал одним из полудюжины самых важных людей государства.
Осенью 835 года Мутасим сделал еще одно перемещение, которое оказало основательное влияние на историю халифата Аббасидов: он перенес свою резиденцию из Багдада на новое место у берега Тигра, примерно в 160 километрах к северу. Здесь он начал строить город, известный с тех пор как Самарра.