Другой серьезной заботой халифа был выбор места жительства. Разделавшись с министрами Мутасима и идеологией мута-зилитов, он, вероятно, решил, что Самарра слишком переполнена осколками старого режима, чтобы туг было уютно. Видимо, как и Мамуна в последние годы правления, Мутаввакиля привлекала идея жить в Дамаске. Весной 858 года он приехал в город и объявил о своем намерении основать тут резиденцию и перевести туда все правительственные учреждения{491}. Это означало драматический разрыв с традициями Аббасидов — все-таки Дамаск был столицей ненавистных Омейядов, и сирийские арабы испытывали традиционную вражду к Аббасидам. Вот как эта ситуация отразилась в одном коротеньком стихотворении:
Но гораздо сильнее, чем такие стихи, халифа беспокоило открытое сопротивление тюркских войск, которые располагались в Самарре. Тюрки-военные правильно понимали его действия как шаг к подрыву их монополии на военную элиту и были решительно настроены не допустить подобного. В конце концов они одолели: через пару месяцев халифу пришлось смириться с их требованиями и вернуться в Ирак.
Но это не погасило желания Мутаввакиля выстроить новую столицу. Он выбрал место севернее Самарры на восточном берегу Тигра. Тут он получил и безопасность, и места для награждения своих сторонников ценными участками земли. Деревни вокруг были принудительно скуплены, а их жители изгнаны. Следующим шагом было проведение воды к этой каменистой равнине над Тигром. Началось осуществление огромного проекта по строительству канала; как говорят, было нанято двенадцать тысяч рабочих. Все это стоило неимоверного количества денег. Как и на других строительных площадках Аббасидов, тут не было пужды в труде рабов — на работы нанимались свободные жители страны, и им платили достаточно, чтобы не было отбоя от желающих. В свете недавнего указа халифа весьма интересно, что человек, руководивший этим крупным проектом, был христиан ином{492}.
Новый город Мутаввакиля должен был стать гораздо большим, чем просто пригород Самарры. Хотя район строительства соединялся со старым городом почти непрерывной линией зданий, халиф хотел, чтобы он стал новой, отдельной столицей — с собственной мечетью и, само собой, с собственным дворцом, названным в честь халифа Джафария. Даже для монарха с ресурсами Мутаввакиля потребовалось немалое время, чтобы закончить строительство зданий для правительства, и въехать в столицу он смог лишь 25 февраля 860 года{493}.
Однако новый правительственный район, тоже получивший название Мутаввакилия в его честь, так никогда и не превратился в жизнеспособный город — огромное незаконченное строительство было покинуто сразу же после смерти халифа. Руины Мутаввакилии все еще устилают каменистое плато над Тигром. Здесь мы можем рассмотреть ров для канала, который должен был подводить воду к новому городу, но так никогда и не наполнился чем-то большим, чем тоненькая струйка. То, что халиф планировал как свои новый Багдад, стало его мавзолеем, и рассыпающиеся стены дворца из глиняного кирпича остаются на опаленном месопотамским солнцем пейзаже немым памятником непомерных амбиций: «Взгляни на мое творение, ты, могущественный, и упади духом».
Глава IX
КУЛЬТУРА ПРИ ДВОРЕ АББАСИДОВ
Когда халиф Мамун вернулся в Багдад, город его предков, после неудачной попытки править из далекого Мерва, он столкнулся с необходимостью перестройки старого двора Аббасидов, Ему требовалось найти новых людей, чтобы создать новое культурное окружение и новый стиль при дворе, увязав все это вместе.
Основанная на арабской поэзии придворная культура раннего периода Аббасидов смогла создать лишь одно направление, и не более того. Новый халиф собрал вокруг себя новую группу придворных. Очень немногие из них имели связи с дворами Мансура, Махди и Гаруна. Некоторые, вероятно, вообще никогда прежде не бывали в Багдаде. Большинство из них даже не были арабами по происхождению и не делали попыток породниться с племенами старой Аравии; наоборот, они предпочитали хвастаться происхождением от персидской аристократии доисламского периода. Культура бедуинской поэзии находила в них мало отклика. Социально они происходили из средних иракских слоев или из военной и чиновничьей элиты северного и восточного Ирана.
Хотя во многом различия были кардинальными, члены этого нового двора все же имели со своими предшественниками две общие черты. Во-первых, все они были мусульманами — одни более набожными, другие менее, но никто из них не пытался восстановить старую веру персов. Во-вторых, они все принимали арабский как язык высокой культуры. Самая ранняя новоперсидская литература на языке, близком к языку современного Ирана, появилась именно в этот период — но создавалась она в Хорасане, на северо-востоке Ирана, а не при дворе в Багдаде. Некоторые придворные, включая самого халифа Мутадида, знали греческий, но греческая наука стала частью культуры двора Аббасидов лишь тогда, когда ее произведения были переведены на арабский язык.
Во многом эта новая правящая группа должна была чувствовать себя очень неуверенно, так как ничего не могла выставить в поддержку только что приобретенного ею влияния. Исходный режим Аббасидов, который пришел к власти в 750 году, мог заявить, что восстанавливает законы дома Пророка, связывая этим воедино мусульманское сообщество. Новая элита могла только поносить память свергнутого и убитого халифа Амина и его советников. Она сумела оставить для истории лишь то, что Мамун весьма резко реагировал на плохое отношение лично к себе — но одно это едва ли придавало легитимность захвату им власти.
Тогда, сознательно или нет, они стали покровительствовать развитию культуры двора, что определяло их принадлежность к элите, хасса. Это показывало их утонченность и искушенность: единые культурные ценности демонстрировали единство нового правящего класса. Ведущие фигуры гражданской администрации халифата этого периода — визирь ибн аль-Зейят, главный судья ибн Аби Дувад, друг Мутаввакиля Фас ибн Хакан и правитель Багдада Тахирид являлись основными покровителями литературы и науки: двор и культура были тесно увязаны друг с другом.
Это была особая культура: чтобы участвовать в ее проявлениях, нужны были и деньги, и образование. Не могло существовать особой группы без исключительных людей, и именно эта культура подразумевала отличие от других и превосходство элиты двора, бросая вызов ценностям мусульманского буржуазного общества, а в некоторых случаях даже открыто отвергая их. Несколько позднее она распространилась на Багдад и на другие районы.
Сами халифы являлись наиболее серьезными покровителями культуры. Тон в этот задал сам Мамун, и, безусловно, покровительство науке и работе переводчиков стало его личным выдающимся вкладом в культуру того периода. Без его вклада творческая активность тех лет имела бы совсем другой вид.
Его наследник Мутасим был известен как военный и создатель города Самарры, но он продолжал покровительствовать писателям и ученым, как и его брат. Васик, сын и наследник Мутасима, еще больше интересовавшийся интеллектуальными беседами. Масуди говорит, что он уважал творческий и научный поиск и тех, кто им занимался, и ненавидел слепо следовавших традициям. Масуди продолжает свой рассказ описанием ассамблеи, на которой ведущие философы и врачи, включая. Хунейна ибн Исхака, вели разговоры на темы медицины и астрономии{494}.