Связь дрогнула.
Все в порядке?
Случайный, легкий вопрос, ритм голоса Риса успокаивал дрожь в моем теле.
Он рассказал мне, куда собирался поехать завтра. О чем планировал узнать.
Он спросил меня, не хочу ли я пойти с ним.
Я сказала нет.
Возможно, я должна была Тамлину за жизнь моего мэйта, я могла бы сказать ему, что я желаю мира и счастья, но я не хотела его видеть. Разговаривать с ним. Разбираться. Не сейчас. Возможно, никогда.
Я хуже себя чувствовала после отказа от приглашения Риса, чем когда он спросил, зачем мне в Радугу сегодня вечером.
Но сейчас, стоя напротив студии Рессины, уже услышав звенящий смех доносившейся оттуда, где она и другие собрались для своего еженедельного рисования, моя решимость улетучилась.
Я не знаю, смогу ли сделать это.
Риз промолчал.
Хочешь, чтобы я пошел с тобой?
Рисовать?
Я был бы отличной обнаженной моделью.
Я улыбнулась, не волнуясь о том, что я была на улице среди множества людей, проходящих мимо. В любом случае, мой капюшон скрывал большую часть лица.
Ты простишь меня, если я не захочу делиться твоим величием с кем-то еще.
Возможно, чуть позже, лично для тебя.
Чувственная ласка вниз по связи согревшая мою кровь.
Прошло много времени с тех пор, как мы занимались любовью в краске.
Эта комната и кухонный стол вспыхнули в моей голове, и во рту мгновенно пересохло.
Мерзавец.
Смешок.
Если ты хочешь войти, тогда заходи. Если нет, то не надо. Это твое решение.
Я хмуро посмотрела на холст, спрятанный под рукой, на коробку с красками в другой и в сторону студии в тридцати футах от меня, на тени между мной и тем золотым лучом света.
Я знаю, что хочу сделать.
***
Никто не заметил, как я рассеяла в заброшенную галерею вниз по улице.
И с досками на окнах никто не увидел шары фейского света, которые я зажгла и отправила плавать в воздухе.
Конечно, с досками на окнах и с отсутствием хозяев в течение нескольких месяцев, главная комната, словно замерзала. Было холодно, я поставила свои вещи на пол и покрутилась обследуя помещение.
Вероятно, здесь было прекрасно перед нападением: массивное окно, выходящее на юг, впускающее бесконечное количество солнечных лучей, и окна в крыше — также заколоченные — украшали сводчатый потолок. Галерея передо мной была, возможно, тридцать футов в ширину, пятьдесят футов в длину, с прилавком у одной из стен и дверью ведущей к тому, что должно было быть студийным пространством или складом. Быстрый осмотр помещения сказал мне, что я оказалась наполовину права: сзади находился склад, в нем не было естественного света для живописи. Только узкие окна над потрескавшейся раковиной, несколько металлических стоек, все еще окрашенных краской, и старые чистящие средства.
И краска. Не сама краска, а ее запах.
Я глубоко вдохнула, почувствовав, как он и тишина начали заполнять мои кости.
Галерея была еще и ее студией. Полина, должно быть, рисовала, пока болтала с клиентами, исследуя висящую картину, контуры которой я едва могла разглядеть на белых стенах.
Полы были из серого камня, осколки разбитого стекла все еще валялись повсюду.
Я не хотела рисовать первую картину перед другими.
Я едва могла сделать это наедине с собой. Этого было достаточно, чтобы прогнать какую-либо вину перед тем, что я проигнорировала предложение Рессины присоединиться к ней. Я не давала обещаний.
Поэтому я призвала свое пламя, чтобы начать согревать пространство, устанавливая маленькие шарики, которые бы горели воздух по всей галерее. Согревая ее, возвращая обратно к жизни.
После чего, я отправилась на поиски стула.
Глава 10
Фейра
Я рисовала, рисовала и рисовала.
Мое сердце все время гремело, как военные барабаны.
Я рисовала до тех пор, пока моя спина не стала ныть от боли, а живот не за урчал, требуя горячее какао и десерт.
Я знала, что-то должно было выйти из меня в тот момент, когда села на шаткий стул.
Я едва могла держать кисть в трясущейся руке, чтобы сделать первые несколько штрихов. От страха, да. Я была достаточно честна с собой, чтобы признать это.
Но это возникло во мне, словно если бы я была скаковой лошадью, в моем сознании вихрем промелькнул образ, за который я поспешила уцепиться.
Он начал появляться и принимать форму.
И затем наступило затишье, словно он был слоем снега, покрывающим землю. Скрывающим то, что было под ним.