— У тебя хватает наглости, чтобы сомневаться в моих приоритетах в отношении Элейн, но каким был твой мотив, когда я беспокоился о ней? Ты планировала обойти меня на своем пути разрушения из-за настоящей дружбы или просто из-за того, что это может с ней сделать?
Я не ответила.
— Ну и? Какие грандиозные планы у тебя были на меня до вмешательства Ианфе?
Я потянула нитку, вылезшую из постели.
— Ты был бы в порядке, — сказала я.
— А как насчет Тамлина? Ты планировала выпотрошить его перед уходом и просто не получила такой возможности?
Я вырвала эту нитку из постели.
— Я обдумывала это.
— Но?
— Но я подумала, что худшим наказанием будет дать его двору рухнуть. Уж точно более долгим, чем легкая смерть, — я сняла ножи Тамлина, скрепя кожей по грубому каменному полу. — Ты его эмиссар, и, конечно, понимаешь, что вырывание его глотки, как бы это ни удовлетворяло, не даст нам союзников в этой войне.
Нет, это даст Хайберну слишком много возможностей навредить нам.
Он скрестил руки на груди. Готовясь начать долгий спор. Но прежде чем он смог это сделать, я вмешалась:
— Я устала. И наши голоса отдают эхом. Давай решим это не тогда, когда нас в любой момент могут поймать и убить.
Его взгляд был как раскаленное железо.
Но я проигнорировала его и примостилась на постели, от которой пахло пылью и гнилью. Я накинула на себя свой плащ, но не закрыла глаза.
Я не осмелилась спать — не тогда, когда он мог резко изменить свое решение. Все же просто лежать, не двигаться, не думать... В некоторых местах напряженность тела спала.
Люсьен задул свечу, и я слушала, как он тоже ложится.
— Мой отец будет охотиться на тебя за то, что у тебя есть его сила, если узнает об этом, — сказал он в холодную тьму. — И убьет за то, что ты научилась ей управлять.
— Он может встать в очередь, — сказала я.
Мое истощение как одеяло покрывало мои чувства, когда серый свет заливал стены пещеры.
Большую часть ночи я дрожала, вздрагивая при каждом звуке в лесу, остро ощущая каждое движение Люсьена в его постели.
Когда он сел, по его изможденному лицу я догадалась, что он тоже не спал, возможно думая о том, что я могу бросить его. Или что его семья найдет нас первой. Или моя.
Мы изучили друг друга.
— Что теперь, — прохрипел он, скребя по лицу широкой рукой.
Рис не пришел — я не слышала даже его шепота по связи.
Я чувствовала свою магию, но лишь ее пепел принадлежал мне.
— Мы будем идти на север, — сказала я. — Пока фэбейн не выйдет из наших организмов и мы сможем рассеяться.
Или пока я не смогу связаться с Рисом и остальными.
— На севере лежит двор моего отца. Чтобы избежать его, нам нужно идти на запад или восток.
— Нет. Восток приведет нас слишком близко к границе с Летним Двором. И мы не можем терять время, идя на восток. Мы пойдем прямо на север.
— Стражники моего отца найдут нас с легкостью.
— Тогда нам придется остаться незамеченными, — сказала я, поднимаясь.
Я выбросила последнюю еду из своего рюкзака. Пусть она достанется стервятникам.
Путешествие по Осеннему Двору было как попадание в шкатулку драгоценностей.
Даже если все это потенциально охотилось на нас, цвета были такими яркими, что было трудно не глазеть на них.
К середине утра иней растаял под мягким солнцем, открывая взору все, что можно съесть. Мой желудок бурчал при каждом шаге и рыжие волосы Люсьена сверкали как листья под нами, когда он просматривал лес, ища что-то, что может наполнить наши животы.
Его лес, по крови и закону. Он сын этого леса, и здесь... Он выглядел сделанным из него. Для него. Даже этот золотой глаз.
В конце концов Люсьен остановился у желтовато-зеленого ручья, пробираясь по гранитному бортику, в место, которое, он клялся, когда-то кишело форелью.
Я мастерила элементарную удочку, когда он зашел в ручей без сапог и с закатанными по колено штанами, и поймал рыбу голыми руками. Он завязал волосы и несколько прядей упали на его лицо, когда он спустился и бросил вторую форель на песчаный берег, пока я пыталась найти материал для рыболовных снастей.
Мы молчали, когда рыба перестала дергаться, их бока мерцали всеми цветами.
Люсьен взял их за хвосты, как если бы делал это тысячи раз. Скорее всего, так и было, прямо в этом ручье.
— Я почищу ее, пока ты будешь разводить огонь.
При дневном свете блеск пламени будет незаметен. Хотя дым... вынужденный риск.
Мы работали и ели в тишине, единственным звуком было потрескивание огня.
Пять дней мы двигались на север, едва обмениваясь словами.