Гвин упала на дно оврага, иллирийские мужчины завизжали, падая вместе с ней.
Неста закричала, ее ладони горели. Красный цвет покрывал веревку, но она крепче сжала свои разорванные руки и дышала сквозь рвущееся, рвущееся ощущение.
Пока Гвин не замедлила свое падение, резко остановившись. Казалось, весь мир затаил дыхание, пока Неста ждала, думая что веревка лопнула.
Но Гвин только накренилась к скале, кряхтя от боли, когда ударилась.
К счастью, у павших иллирийцев были только луки, а мужчины с другой стороны ругались и плевались.
Но Неста и Эмери не обратили на них никакого внимания, таща Гвин вверх, окровавленные руки делали веревку еще краснее. Каждый рывок заставлял Несту задыхаться от боли, пока Гвин не выбралась на край утеса, морщась, когда стрела, пронзившая ее бедро, коснулась земли. Это был чистый выстрел, но кровь пропитала ее ногу. Ее лицо уже побледнело.
— Чертовы суки! — взревел один из мужчин.
— Ой, заткнись! — крикнула Эмери через овраг, помогая Несте вести Гвин к заснеженным деревьям. — Найди что-нибудь новое, чтобы сообщить нам!
***
Им удалось вытащить стрелу из ноги Гвин и перевязать ее с помощью дополнительной рубашки, которую они взяли у мертвого воина, но жрица все еще хромала. Ее лицо стало пепельно-серым, и даже идя между Нестой и Эмери, она сохраняла свой ледяной темп.
И все же они продолжали двигаться к Рамиэлю, который теперь был виден впереди.
Больше они никого не встретили. Около полудня снова пошел снег, и шаги Гвин стали неуверенными. Ее дыхание было затруднено. Вскоре Неста и Эмери уже несли ее на руках.
К тому времени, как наступил вечер, только то, что Гвин забралась высоко на дерево, отняло у них все оставшиеся силы. Они привязались к его стволу окровавленной веревкой, и Неста с Эмери лениво выдергивали крошечные волокна веревки из своих разорванных рук. Еды у них больше не было, только вода.
На следующий день было то же самое: медленная ходьба, снежные вихри, обостренный слух на намек о других воинах, слишком много перерывов, только вода, чтобы наполнить их животы, и, когда наступала ночь, было новое дерево.
Но это дерево было последним, прежде чем над ними, словно черный зверь, поднялся голый склон.
Они добрались до подножия Рамиэля.
***
Неста проснулась еще до рассвета, проверила, дышит ли Гвин, не заразилась ли ее нога, и уставилась на черно-серый склон впереди.
Далеко, слишком далеко, лежала его вершина со священным черным камнем. Над горой сверкали три звезды: слева и справа-Арктос и Ористес; их венчал Каринт. Их свет вспыхивал и гас, словно приглашая и бросая вызов.
— Кассиан сказал мне, что только двенадцать добрались так далеко, — пробормотала Неста своим друзьям. — Мы уже заслужили титул Ористианца, просто находясь здесь.
Эмери пошевелилась.
— Мы могли бы остаться здесь сегодня, переждать ночь и закончить на рассвете. К черту все титулы. — Это было мудрое решение. Самое безопасное.
— Эта тропинка, — сказала Неста, указывая на небольшую тропинку вдоль базы Рамиэля, — может также привести нас на юг. Никто не пойдет этим путем, потому что он уводит от горы.
— Мы проделали весь этот путь и просто спрячемся? — сказала Гвин хриплым голосом.
— Ты ранена, — возразила Неста. — А эта гора прямо перед нами.
— Значит, вместо того, чтобы попытаться и потерпеть неудачу, — потребовала Гвин, — ты выбрала бы безопасный путь?
— Мы выживем, — осторожно сказала Эмери. — Мне бы очень хотелось стереть ухмылки с губ мужчин в моей деревне, но не такой ценой. Нет, если это будет стоить нам тебя, Гвин. Ты нужна нам, живой.
Гвин изучала скалистый, неумолимый склон Рамиэля. Снег почти не украшал его бока. Как будто ветер уносил все это прочь. Или бури полностью обходили его пик.
— Но разве это жизнь? Пойти по безопасной дороге?
— Это ты два года просидела в библиотеке, — сказала Эмери.
Гвин даже не вздрогнула.
— Да. И я устала от этого, — Она оглядела пропитанную кровью кожу на бедре. — Я не хочу идти по безопасной дороге. — Она указала на гору, на узкую тропинку, ведущую вверх. — Я хочу пойти по этой дороге. — Ее голос стал хриплым. — Я хочу пойти по дороге, по которой никто не осмеливается идти, и я хочу идти по ней с вами двумя. Что бы с нами ни случилось. Не как иллирийцы, не ради их титулов, а как нечто новое. Чтобы доказать им, всем, что что-то новое и необычное может восторжествовать над их правилами и ограничениями.