В его тоне не было снисходительности. Поэтому она спросила:
— А что за работа с дыханием?
— Именно так это и звучит. — Он положил руку на живот, прямо на эти пульсирующие мышцы, и сделал большой, глубокий вдох, прежде чем медленно отпустить его. — Твоя сила, когда ты сражаешься, исходит из многих мест, но твое дыхание-одно из самых важных. — Он кивнул на палку в ее руках. — Толкни ее вперед, как будто пронзаешь кого-то копьем.
Приподняв брови, она сделала это неуклюжее и неэлегантное движение.
Он только кивнул.
— А теперь сделай это снова, и вдохни.
Она так и сделала, движение заметно ослабло.
— А теперь сделай это снова, но выдохни с толчком.
Ей потребовалась секунда или две, чтобы выровнять дыхание, но она повиновалась, толкая палку вперед, когда выдохнула. Сила струилась по ее рукам, телу.
Неста моргнула, глядя на палку.
— Я ощутила разницу.
— Все это взаимосвязано. Дыхание, равновесие и движение. Такие громоздкие мышцы, — он постучал по своему нелепо очерченному животу, — являются ерундой, когда ты не знаешь, как ими пользоваться.
Он снова улыбнулся, его карие глаза блестели на солнце.
— Вот так.
Так началась еще одна серия движений, все, казалось, чертовски просто, когда он демонстрировал, но почти невозможным, когда она хотела повторить. Но она сосредоточилась на своем дыхании, на его силе, как будто ее легкие были механизмами какой-то огромной кузницы.
Солнце поднялось выше, пересекая тренировочное пространство, увлекая за собой тени.
Вдох. Выдох. Дыхание акцентируется глубоким выпадом, или приседанием, или балансированием на одной ноге. Все упражнения, которые она делала в первый час, теперь открылись заново с добавлением упражнений на дыхание.
Вдыхая и выдыхая, выдыхая и вдыхая, тело и ум текли вместе, ее концентрация была непоколебима.
Приказы Кассиана были твердыми, но мягкими, ободряющими, но не раздражающими. Держи, держи, держи… и отпусти. Хорошо. Снова. Снова. Снова.
Не было ни одной части ее тела, которая бы не вспотела, не было ни одной части, которая не дрожала бы, когда он велел ей лечь на черный коврик в дальнем конце ринга.
— Перезарядка, — сказал он, опускаясь на колени и похлопывая по коврику.
Она слишком устала, чтобы возражать, и практически бросилась на него и уставилась в небо.
Голубая чаша выгнулась дугой в вечность, солнце обжигало ее вспотевшее лицо. Клочья облаков плыли сквозь ослепительную синеву, совершенно не заботясь о ней.
Ее разум стал таким же ясным, как это небо, туман и давящие тени исчезли.
— Тебе нравится летать? — Она не знала, откуда взялся этот вопрос.
Он посмотрел на нее сверху вниз.
— Нравится, — в этих словах звучала правда. — Это свобода, радость и вызов.
— Я встретила в Пристанище Ветра хозяйку магазина, которой подрезали крылья. — Она оторвала взгляд от неба и посмотрела на него. Его лицо напряглось. — Почему Иллирийцы так поступают?
— Чтобы контролировать своих женщин, — сказал Кассиан с тихим гневом. — Это старая традиция. Мы с Рисом пытались искоренить ее, сделать незаконной, но среди Высших фейри перемены требуют времени. Для таких упрямых ослов, как Иллирийцы, это занимает еще больше времени. Эмери — я предполагаю, что это та, с кем ты познакомилась, поскольку она единственная женщина — владелец магазина-была одной из тех, кому удалось вырваться. Это было во времена правления Амаранты, и… много дерьма просочилось сквозь трещины.
Его взгляд стал отстраненным, не только от того, что сделал с Эмери ее отец, но и от воспоминаний о тех пятидесяти годах. Чувство вины.
И, возможно, чтобы спасти его от этих воспоминаний, чтобы прогнать неоправданную вину в его глазах, она прижалась к коврику и сказала:
— Передохни.
— Похоже, ты очень хочешь.
Она встретила его пристальный взгляд.
— Я… — Она сглотнула. Ненавидя себя за то, что упиралась, она заставила себя сказать:
— Дыхание заставило мои мысли перестать… — Ужасной. Несчастной. — гудеть.
— А… — Понимание промелькнуло на его лице. — И меня.