И вот мы галопом спешим к нему!
– Я приказал своим людям менять лошадей на каждой почтовой станции, каждые семь лье. Несмотря на ухабы, надеюсь, вам нравится наш вояж.
– Очень, – соврала я.
– Рад это слышать. Но скажите… еда вам не по вкусу? – Он указал на плетеную корзину, к которой я не притронулась.
– Я… да, выглядит аппетитно. У меня просто немного сводит живот. Из-за смерти моего отца, как вы заметили…
«…а также матери и братьев», – мысленно закончила я, сдерживая слезы.
– Понимаю, – кивком головы поддержал Александр. – Хотя я трансмутировал очень давно, все же помню, насколько глубокими могут быть чувства смертных. Но знайте: сердца вампиров тоже способны переживать, даже если больше не бьются. Просто наш взгляд на события… другой. Наша жизнь не так эфемерна, как у смертных. Вы так быстро переходите в своих чувствах от одной эмоции к другой: от высшего блаженства до невыносимых страданий. Теряете дорогого человека, и весь мир рушится. Находите утешение в единственном друге и чувствуете себя воскресшим. Позвольте стать этим другом для вас, Диана. Вы не возражаете, если я буду называть вас Дианой?
– Пожалуйста, Александр, – я смутилась от его фамильярности и в то же время испытала облегчение от того, что он ничего не заподозрил.
– Пожалуйста, Алекс. Этого достаточно.
– Хорошо… Алекс.
Он протянул мне открытую ладонь:
– По рукам, Диана? Раз уж так, давай перейдем на «ты». Мне всегда будет девятнадцать!
В знак согласия я хлопнула по его ледяной ладони, потрясенная способностью вампира в одном предложении легко переходить от высокопарного слога к разговорному языку.
По крайней мере, в моих руках теперь одна важная информация: Александру было девятнадцать, когда он прошел трансмутацию.
Бессмертный достал из редингота золотую зажигалку и засветил фонарь на потолке кареты. Мягкий отблеск отразился на стенах и, подрагивая, заплясал в ритме дорожных ухабов.
– Вуаля! Fiat lux! Да будет свет! – торжественно объявил он. – Тепло и пламя огня способны оживить сердце смертного. Ничто не может сравниться с ним. Некоторые вампиры, вынужденные вечно жить в ночи, позабыли об этом. Но не я.
Его губы слегка растянулись, но он не размыкал их, словно хотел уберечь меня от вида своих клыков. Зрачки сузились. Радужная оболочка, до этого невидимая, теперь обрела цвет: лазурно-голубой.
Должна признаться, виконт обладал сверхъестественной красотой ангела. Но, как печально напоминало его имя, этот ангел умер давным-давно.
Мортанж[6]…
Под ослепительной молодостью его застывших в вечности девятнадцати лет скрывалось нутро древней мумии.
– Нужно поесть, Диана! Необходимы силы для захватывающей жизни, которая ждет тебя в Версале. Ты увидишь, там всё – эпатаж!
Я убрала салфетку с корзинки, отломила кусок хлеба и начала есть.
– Мм… Запах свежего хлеба, – Александр принюхался. – Я его помню. Раньше он мне тоже очень нравился.
– Вкусно! – Я взяла второй кусочек.
Но отныне любая еда для меня будет иметь вкус пепла.
– Может быть, всухомятку не очень?
– Нет, уверяю вас… тебя, – возразила я, спотыкаясь об эту вынужденную фамильярность, такую неестественную. – Хлеб очень свежий.
– Не стесняйся, ты можешь быть откровенной со мной. Ну правда, кто ест хлеб без начинки?
«Простолюдины, которые не могут позволить себе ничего другого. Вот кто!» – хотелось мне возмутиться.
Но я вынуждена и дальше играть роль знатной особы:
– Это правда. В замке обычно подавали свежее масло и джем на завтрак.
На лице Александра проступила морщина досады, на мгновение исказившая его совершенные черты.
– У этих драгунов-недотеп не хватило ума подумать об этом, – проворчал он. – В сельской местности так плохо обслуживают! Еще одна причина, почему мне не терпится вернуться в цивилизацию. В Версале, конечно, немного чопорно, и среди всего этого мрамора вино в графинах замерзает уже к ноябрю. Но у придворных с положением там апартаменты.
Он вздохнул, будто все ограничения этого Двора, в который он так спешил, заранее тяготили его.
– Король – не сторонник веселых развлечений. Он проводит ночи, закрывшись в своей обсерватории. Часами наблюдает за звездами вместе со старыми бородачами Факультета. Шепчутся, что за его солнечной маской никогда не видна улыбка…
Александр инстинктивно понизил голос при последних словах. Факультет наложил табу на разговоры о настоящем лице суверена. Какие чудовищные метаморфозы в его плоти могла вызвать трансмутация?