— Я сожалею… о твоей семье, — сказала я сорвавшимся голосом.
— Я сожалею, что не нашел способ спасти тебя от того, что произошло Под Горой, — отвел Рис так же тихо. — От смерти. От желания умереть.
Я хотела покачать головой, но он сказал:
— У меня бывает два вида кошмаров: те, где я снова шлюха Амаранты или мои друзья вместо меня… и те, когда я слышу хруст, с которым ломается твоя шея, и вижу, как свет покидает твои глаза.
Я не знала, что ответить на это — на ужас в его красивом, глубоком голосе. Вместо этого я рассматривала татуировки на его груди и руках, сияние его смуглой кожи, которая сейчас была такой золотистой, когда он больше не был в клетке внутри горы.
Я прекратила свое изучение, когда уперлась взглядом в треугольник косых мышц живота, исчезающих за поясом его кожаных штанов. Вместо этого, я согнула руку перед собой, моя кожа была теплой от жара, который прожег подушки.
— А, — сказал он, крылья за его спиной выгнулись, когда он изящно сложил их за спиной, — это.
Я прищурила глаза из-за потока солнечного света.
— Осенний Двор, верно?
Он взял мою руку, рассматривая ее, синяки от спарринга уже наливались на коже. — Верно. Дар от Высшего Лорда Берона.
Отец Люсьена. Люсьен… Что же он подумал обо всем этом? Скучает ли он по мне? Продолжает ли Ианта… охоту на него?
Продолжая сражаться, Кассиан и Азриэль старались изо всех сил сделать вид, что не подслушивают.
— Я не очень хорошо разбираюсь в тонкостях стихийных способностей других Высших Лордов, — сказал Рис, — но мы можем выяснить это — день за днем, если понадобится.
— Если ты самый могущественный Высший Лорд в истории… это значит, что доля силы, которую я получила от тебя, имеет больше власти, чем другие? — Как у меня получилось проскользнуть к нему в голову в тот раз?
— Давай попробуем. — Он вскинул подбородок в мою сторону. — Посмотрим, сможешь ли ты вызвать темноту. Я не буду просить тебя рассеяться, — добавил он с усмешкой.
— Начнем с того, что я не знаю, как это сделать.
— Пожелай чтобы она появилась.
Я послала ему плоский взгляд.
Он пожал плечами.
— Попробуй думать обо мне — какой я красивый. Какой талантливый..
— Какой наглый.
— И это тоже, — он скрестил руки на голой груди, движение заставило мускулы на его животе заблестеть.
— Надень рубашку, пока ты тут, — колко сказала я.
Кошачья улыбка.
— Я тебя смущаю?
— Удивлена, что в доме нет еще больше зеркал, поскольку ты, кажется, так любишь собой любоваться.
У Азриэля начался приступ кашля. Кассиан просто отвернулся, зажав рукой рот. Губы Риса дернулись в улыбке.
— Вот Фейра, которую я обожаю.
Я нахмурилась, но закрыла глаза и попыталась заглянуть внутрь себя — в поисках любого темного уголка. Их было очень много. Слишком много. И прямо сейчас — прямо сейчас в каждом из них было письмо, что я написала вчера.
Прощание. Для моего собственного душевного равновесия, моей собственной безопасности..
— Тьма бывает разной, — сказал Рис. Я стояла с закрытыми глазами. — Есть тьма, что пугает, тьма, что успокаивает, тьма, что дает отдохнуть. — Я представляла каждую. — Есть темнота влюбленных и темнота убийц. Она становится той, какой ты хочешь, чтобы она была. Сама по себе она не плохая и не хорошая.
Я видела только темноту моей тюремной камеры и мрак логова Костереза.
Кассиан выругался, но Азриэль пробормотал мягкий вызов, и их клинки снова скрестились.
— Открой глаза. — Я подчинилась.
И нашла тьму вокруг меня. Не мою — Риса. Как будто тренировочный ринг стерли, как если бы мир еще не начал существовать.
Тихо. Мягко. Безмятежно.
Вокруг зажглись огни — маленькие звезды — словно цветущие ирисы, синие, фиолетовые, белые. Я потянулась рукой в сторону одного из них, и звездный свет затанцевал на моих руках.
Где-то далеко, возможно, в другом мире, Азриэль и Кассиан сражались в темноте, без сомнения используя ее в качестве упражнения.
Я подвинула звезду между пальцев, словно монетку в руке мага. Здесь, в спокойной, сверкающей темноте, ровное, уверенное дыхание наполняло мои легкие. Я не могла вспомнить последний раз, когда это делала. Дышала полной грудью.
Затем тьма раскололась и исчезла быстрее, чем дым на ветру. Я нашла себя снова моргающей из-за слепящего солнца, со все еще вытянутой рукой, Рисанд все еще стоял передо мной.
Все еще без рубашки.
Он сказал:
— Мы поработаем над этим позже. А сейчас… — Он повел носом. — Иди прими ванну.