Там было и много других художественных принадлежностей: пастель, акварели, нечто, похожее на уголь для набросков, но… Я взглянула на краску, кисти.
Кто из них мог пользоваться всем этим, застряв здесь, как и я, или, наоборот, наслаждаясь выходными вместе с остальными?
Я убедила себя в том, что мои руки трясутся из-за холода, а не из-за того, что впервые за долгое время я приоткрываю крышку краски.
Всё ещё свежая. Возможно, помогла всё та же магия.
Я взглянула на тёмную, бликующую жидкость в банке: синяя.
И тогда я начала собирать остальные принадлежности.
* * *
Я рисовала весь день. А когда солнце зашло, я рисовала и всю ночь.
Луна исчезла к тому времени, как я помыла руки, лицо и шею, и пошла спать, не потрудившись даже раздеться, упала на кровать и заснула, будто мёртвая.
Я проснулась с кисточкой в руках, до того, как весеннее солнце не продолжило было заставлять горы оттаивать.
Я останавливалась только чтобы поесть. Солнце снова зашло, уставшее от проделанной работы: глубоких и многочисленных вмятин в снегу, когда я услышала стук в переднюю дверь.
Измазанный в краске, мой кремовый свитер был совершенно испорчен. Я застыла.
Ещё один стук, лёгкий, но настойчивый.
— Пожалуйста, будь живой, — послышалось из-за двери.
Я не знаю было это облегчение или разочарование, которое опустилось в моей груди, когда я открыла дверь и обнаружила Мор, выдыхающую облачка пара в её замёрзшие руки.
Она посмотрела на краску на моей коже, в волосах, на кисточку в моей руке.
А потом на то, что я сделала.
Мор вошла в дом из морозной весенней ночи и тихо присвистнула, закрывая дверь.
— Определенно, тебе было чем заняться.
В самом деле.
Я раскрасила почти каждую поверхность в главной комнате.
И не просто широкими разноцветными полосами, но маленькими изображениями. Некотрые были простыми: череда сосулек, свисающая с прохода. Сначала они таяли под первыми лучами весны, потом взрывались, превращаясь в летние цветы, перед свечением и трансформацией в осенние листья. Я нарисовала кольцо из цветов вокруг кофейного столика у окна, листья и языки пламени вокруг обеденного стола.
Но между всеми этими замысловатыми рисунками я нарисовала их. Частички и обрывки Мор и Кассиана, и Азриэля, и Амрен… и Риса.
Мор подошла к огромному очагу, где я разрисовала каминную полку в чёрный с золотыми и красными прожилками. Глядя вблизи, это казалось просто красивой краской, но глядя с дивана…
— Иллирийские крылья, — произнесла она. — О, они никогда не перестанут ликовать и восхищаться этим.
Она подошла к окну, которое я украсила ниспадающими прядями золота, латуни и бронзы. Мор потрогала свои волосы и наклонила голову.
— Мило, — сказала она и вновь оглядела комнату.
Её взгляд упал на открытый проход в коридор спальни. И она, поморщившись, спросила:
— Почему там глаза Амрен?
Действительно, прямо над аркой я нарисовала пару светящихся серебряных глаз.
— Потому что она всегда наблюдает.
Мор фыркнула.
— Так не пойдет. Нарисуй мои глаза рядом с её, чтобы наши мужчины всегда знали, что мы обе наблюдаем за ними, в следующий раз, когда они будут напиваться здесь целую неделю.
— Они такое могут?
— Бывало. — До Амаранты. — Каждую осень все трое из них закрывались здесь дней на пять, а потом пили и пили, охотились и охотились, а затем возвращались обратно в Веларис чуть живые, но улыбаясь до ушей. Знание того, что теперь им придётся делать это под нашими пристальными взглядами, согревает мое сердце.
Улыбка растянулась на моём лице.
— Кому принадлежала эта краска?
— Амрен, — сказала Мор, закатывая глаза. — Однажды летом мы все были здесь, и она захотела научиться рисовать. Она пыталась два дня, а потом ей надоело, и она решила охотиться на бедных созданий вместо этого.
Из меня вырвался тихий смешок. Я подошла к столу, который я использовала, как главную поверхность для смешивания и хранения красок, и, возможно, я была трусом, но я стояла к Мор спиной, когда спросила:
— Есть какие-нибудь новости о моих сёстрах?
Мор осматривала шкафчики, наверное оценивая запас еды и необходимых мне вещей, она ответила мне через плечо:
— Нет, ещё нет.
— Он… ранен? — я оставила его в холодной грязи, раненого и борющегося с ядом в крови. Я пыталась не задумываться над этим, пока рисовала.
— Всё ещё выздоравливает, но уже в порядке. Злится на меня, конечно, но тут он бессилен.