– Фи… фигура! Она живая! – В голосе Поппи слышался животный страх.
– Это невозможно! – проорала я, стараясь перекричать продолжавшийся вой. – Никто не смог бы выжить, подвергаясь день и ночь разрушительному воздействию стихий.
– Именно! «Невеста» живая только наполовину, – прошептал голос за моей спиной.
Резко обернувшись, я увидела Гиацинта де Рокайя. Я не слышала, как он приблизился к нам. Капитан стоял без накидки и плаща, платиновые волосы танцевали на ночном ветру, белая широкая рубаха надулась, как парус. Морские брызги смешали запах йода с цветочным ароматом, который сопровождал его повсюду. Шквал ветра приподнял жабо из алансонского кружева[54], обнажив мускулистый торс, лишенный растительности, гладкий, как мрамор: кожу вампира, нечувствительную к холоду. Единственный глаз корсара сверкал в отблесках ураганной лампы[55], которую он держал в руке.
– Пора возвращаться, – приказал он, подавая мне руку, которая была ледянее студеного дыхания океана. – Не хотелось бы, чтобы подопечную Короля утащили на дно сирены.
– Эта дьявольщина ужаснет самих архиатров, – вздохнул Клеант.
Камердинер принес мне традиционную сельтерскую воду – предлог, чтобы приходить ко мне каждый вечер перед сном, как только Прюданс и Франсуаза удалялись в свои каюты.
– Де Рокай практикует алхимию, причем самую темную, – объяснил мужчина. – Ходят слухи, что он достиг виртуозного мастерства в манипуляциях с редкими травами и корнями мандрагоры[56], выращивая в своей каюте демонический сад, где буйно растут цветы зла…
Это объясняло замеченные мною в каюте капитана множественные реторты и сосуды с лепестками. Он не скрывал своего интереса к оккультным искусствам, подозревая, что Бледный Фебюс предается им тоже.
– Перед каждым трансатлантическим путешествием одноглазый демон украшает переднюю часть корабля новой гальюнной фигурой, – продолжал Клеант. – Эту бедную женщину он соблазнил в таверне. Гиацинт принадлежит к тому типу кровососов, которые любят сначала поиграть со своей жертвой. Он завлекает девушку обещаниями ночи любви с возможностью вечной жизни. Вместо этого наполовину обескровливает несчастную, а после дает ей испить отвар бессмертника, смешанный с его собственной вампирической кровью в выверенной до миллилитра пропорции, достаточной, чтобы позволить жертве выжить в путешествии, но недостаточной, чтобы трансмутировать ее полностью. Таким образом он делает из нее дампира.
– Дампира?.. – повторила я вполголоса. Имя этой новой нечисти, о которой до сегодняшнего дня я не знала, обожгло губы.
– То есть полувампира. Это существо, искусственно поддерживаемое между жизнью и смертью, между днем и ночью. Факультет запретил подобные практики на суше, но в море этот демон присвоил себе всю власть.
Подбородок Клеанта нервно подрагивал. Гиацинт де Рокай воплощал в себе все то, против чего камердинер боролся: расчетливый деспотизм, беспричинную жестокость, поэтому мужчина готов был рискнуть своей жизнью, участвуя в крайне опасной миссии. Он инстинктивно понизил голос и продолжал уже шепотом:
– Дампирше, покрытой вуалью, не страшны солнечные лучи. Однако подобный гибрид состоит из неустойчивого равновесия, жертвы которого всегда гибнут в самых лютых мучениях через несколько недель. Перед смертью на нее нисходит сверхъестественная способность видеть вражеские суда сквозь туман и нечисть в морских безднах. Опьяненные страхом после испытанного шока, несчастные существа не могут удержаться от рева при приближении новой угрозы. В этом и заключается роль сменяемых друг друга гальюнных фигур «Невесты в трауре»: каждая служит «сигнальщиком» против своей воли до того момента, пока капитан не выбросит обескровленный до последней капли труп в море, после чего отправится на поиски новой «невесты».
Я слушала Клеанта, стараясь переварить страшные слова. Мне было невероятно жаль девушек, закончивших свое существование распятыми фигурами на носу корабля.
– То есть дампирша что-то почувствовала этой ночью… – прошептала я. – Капитан упомянул сирен, мифологических существ, населяющих страницы поэм Гомера. Это все, что я знаю про них.
– С самого начала эры Тьмы они водились в глубинах океана, принося огромные беды морякам, – мрачно объяснил Клеант. – Эти существа чарующими голосами завлекали смертных в море, чтобы после пировать их плотью. Гальюнная фигура взвыла, когда заметила присутствие сирен, чтобы перекрыть их колдовские песни своим воем.
56
Мандрагора – растение из семейства пасленовых. Корень напоминает человеческий торс, отсюда зародилось множество легенд и поверий.