И Меншиков разом сник, сдался на милость победителей, этих пигмеев, окружавших царский трон. В чем тут дело? Почему он не прибег к помощи любимой им гвардии, не стукнул кулаком в Верховном тайном совете, не прикрикнул на членов Синода? Пожалуй, истинную причину произошедшего со светлейшим понял, глядя на толпу придворных, французский дипломат Шетарди: «Знатные только по имени, в действительности же они были рабы». Стоило мальчишке-царю — подлинному господину этой толпы рабов — топнуть ногой, нахмурить брови, и душа в пятки уходила у самых гордых вельмож. Словом, Меншикова лишили всех богатств, орденов, титулов и выслали в Ораниенбург, а потом в Сибирь. Александр Данилович не сопротивлялся — он сам без счета безжалостно топтал людей и знал повадки властителей. Только раз, во время начатого в Ораниенбурге следствия, он возмутился. Его, победителя в Северной войне, пытались обвинить в государственной измене, в связях со шведами в ущерб России. Но набрать компромата на героя войны со шведами ни следователям, ни русскому послу в Швеции Головину все-таки не удалось. Впрочем, и такие обвинения у нас обычны.
Так, совершив ошеломительный взлет из грязи в князи, Меншиков снова плюхнулся в грязь.
По дороге в Сибирь, не вынеся позора и горя, умерла его жена Дарья. Говорят, он сам выкопал для нее могилу. А потом ссыльные приехали в Березов. Эти места теперь всем известны: примерно там находится «нефтяной Клондайк» — Сургут, куда «только самолетом можно долететь». Березов — заполярное место на берегу вечно холодной реки Сосьвы, глухое и печальное. Меншиков со слугами срубил себе дом. Он много молился в построенной им церкви и, наверное, как на известной картине Василия Сурикова, долгими вечерами сидел, кутаясь в халат, вспоминал прошлое, слушал, как дочери читают Библию.
В светлый праздник Рождества 1728 года, в самый день своего восемнадцатилетия, на руках у отца умерла Маша, «разрушенная невеста» Петра II, девочка, которой не суждено было стать царицей. Год спустя, в ноябре 1729 года, смерть пришла и за Александром Даниловичем. Он был похоронен возле своей церкви, в вечной мерзлоте. Сто лет спустя его могилу вскрыли — светлейший, покрытый тонкой коркой льда, лежал в гробу как живой. А потом тот берег реки Сосьвы, где стояла церковь, обрушился, и прах Меншикова унесло половодьем. Он уплыл от людей будто по волнам Леты — реки времени и забвения.
Неистовый генерал-прокурор: Павел Ягужинский
Как и многие выдающиеся «птенцы гнезда Петрова», Павел Иванович Ягужинский начал службу в восемнадцать лет денщиком у Петра Великого. Аккуратный, умный, красивый денщик был иностранцем. Он родился в 1683 году в Польше, в семье органиста, который вскоре переехал в Москву и стал служить в кирхе Немецкой слободы. Со временем денщик превратился в капитана гвардии, исполнителя многих сложных поручений государя. Не раз он отправлялся за границу, имея полномочия тайного посланника или резидента. Ему предстояло то вести секретные переговоры, то разведывать что-то важное, то искать скрывавшегося от царского возмездия беглого русского дипломата. Для выполнения этих непростых заданий у Ягужинского были все данные: аналитический ум, знание нескольких языков, красивая внешность, легкость в общении с людьми, умение в них разбираться, недюжинные организаторские способности.
При этом Павел Иванович — веселый, симпатичный, обаятельный — был своим человеком в доме государя, не раз выполнял секретные личные задания Петра и Екатерины. Так, он занимался матримониальными проблемами царской семьи: рыскал по Европе в поисках женихов для царских племянниц и дочерей, вел сложные переговоры о заключении династических браков и обо всем этом подробно докладывал Петру и его супруге.
К тому же без него не обходился ни один праздник в Петербурге. По воспоминаниям современников, Павел Иванович был всегда истинной душой компании: галантный кавалер, остроумный рассказчик, неутомимый танцор, душевный собутыльник. Словом, как писал его биограф, «он любезностью своею одушевлял все общества, в коих находился». Не случайно в 1711 году Петр сделал его маршалом (то есть тамадой и распорядителем) на свадьбе царевича Алексея Петровича и кронпринцессы Шарлотты. Можно представить себе, как трудно было тамаде «раскачать» мрачных гостей: брак был политический, а следовательно, почти принудительный для молодых.