Выбрать главу

Так как во вторник пан Пёлунович снова с самого утра читал объявления, а в полдень снова уехал, то Густав и Вандзя уже второй день были предоставлены самим себе.

Как же они проводят время? Посмотрим.

— Панна Ванда! — говорил Густав. — Я уже третий раз прошу вас сесть в кресло и сидеть смирно.

— А я уже третий раз вам отвечаю, что и не думаю трогаться с окна. Мне тут хорошо, и баста — как говорит дедушка.

— Превосходно!.. Так вот теперь от имени дедушки рекомендую вам непременно сесть в кресло, иначе я никогда не кончу портрет.

— Я не слышу, что вы говорите, канарейка мешает.

— Хорошо же вы слушаетесь дедушки, нечего сказать!

— Дедушки я слушаюсь, а вас не стану.

— Но, панна Ванда, в настоящее время я его замещаю!

— Но, пан Густав, я вас не стану слушаться, будь вы и в самом деле моим дедушкой.

Отчаявшийся Густав стал укладывать в портфель свои бумаги.

— Это что должно означать? — спросила, оглядываясь через плечо, девочка.

— Я ухожу!.. Раз вы не хотите позировать…

— Вправду?

— Разумеется!

— А я все же думаю, что вы не уйдете.

— Уверяю вас, что уйду, — ответил Густав, всячески изображая решимость.

— Уверяю вас, что вы останетесь, — ответила Вандзя тем же тоном.

— Интересно — почему?

— Потому что я…

— Потому что вы так хотите?..

— Потому что я сяду в кресло.

— Ну раз так, другое дело!.. — сказал Густав, подавая девушке руку и церемонно ведя ее к креслу. — А теперь, — прибавил он, — от имени дедушки попрошу сидеть несколько минут смирно.

— Куда же мне смотреть?

— Все равно куда, ну хоть на канарейку, например.

— Это тоже дедушка велел?

— Нет, это я вас прошу.

— Хорошо! А теперь я вас попрошу, чтобы сюда впустили Азора.

Наступила минутная тишина; тем временем жирный Азорка вбежал в комнату и устроился на коленях у своей хозяйки, а Вольский принялся за наброски.

— Знаете что? — начала Вандзя.

— Слушаю!

— Нет, я ничего не скажу…

— Почему же это?

— Боюсь, что вы станете надо мной смеяться.

— Не стану.

— Тогда… знаете что? Я бы хотела быть птичкой! Правда, как это забавно?..

— Правда! И что же, вы хотели бы быть этой канарейкой, на которую сейчас смотрите?

— Это кенарь. О нет! Ведь он, бедняжка, не может летать.

— Ну, так выпустите его, пусть летает!

— Как бы не так! Он уж раз сам вылетел, и с ним произошел очень печальный случай.

— Что такое? Воробьи его напугали?

— Хуже! Вы только вообразите, он вылетел во двор, но тут же устал… Азорка! Будь умницей! Нельзя кусать этого господина!..

— Ну, что же дальше?

— Устал и уселся на забор, на котором стоял наш петух… Вы знаете нашего петуха?

— Не имею чести.

— Ну вот, и он, противный, клюнул его в головку так, что с ним даже обморок был…

— Кенарь клюнул петуха?

— Куда ему! Петух кенаря, да так, что с тех пор, — только вы над ним не смейтесь, — с тех пор он стал лысый!..

— Петух-то?

— Нет, кенарь… Сейчас я покажу вам!..

Сказав это, она кинулась к окну, на котором висела клетка с крикливой птицей.

— Панна Ванда! Ради всего святого, не вставайте же! — закричал Густав. — Весь этюд, превосходный этюд испорчен!..

— Ха-ха-ха! — засмеялась девочка. — Да это отлично! Теперь вам придется делать новый!

— При таких условиях я никакого не сделаю… Только осрамлюсь… не посмею показаться на глаза вашему деду… Ну что это такое — десяти минут не посидеть спокойно!..

Говоря это, он снова стал складывать бумаги.

Вандзя вернулась на свое место и, снова взяв на колени Азора, сказала:

— Я вам дам совет. Если вы хотите, чтоб я сидела смирно, расскажите мне какую-нибудь хорошенькую историю!

— Превосходная мысль! — ответил Густав, снова раскладывая свои бумаги. — Я должен вам рассказывать всякие истории и одновременно рисовать? Ну что ж, попробую!..

— Простите, я прерву вас. Мы поедем сегодня в Лазенки?

— Поедем. Лошади заказаны на пять часов.

— Теперь слушаю.

— Очень хорошо, а я начинаю. Так вот, жила-была такая панна Непоседская, и ее дедушка поручил написать с нее портрет…

— Одному художнику, фамилия которого была Приставальский. Эту историю я уже знаю!

— Тогда я уж, право, не знаю, что рассказывать!

— Расскажите мне о каком-нибудь мальчике, мне больше нравятся такие истории.

— Я вам расскажу об одном нехорошем мальчике, который держал палец во рту…

— Фи! Я не стану слушать! Я люблю грустные истории…

— О мальчике?

— Да! И чтобы была еще и маленькая девочка.

— Нет, такой истории я не знаю! — отвечал Вольский, рисуя.

— Ну, пусть не будет девочки, пусть будет мальчик и… и… не знаю, что еще.

— Например, канарейка или собачка?

— Собачка, собачка! — закричала Вандзя, поудобнее усаживаясь в кресле и поглаживая ожиревшего Азора, который спал как убитый.

Продолжая рисовать, Вольский начал:

— Жил-был один мальчик…

— Это был большой мальчик?

— Это был мальчуган… в вашем возрасте.

— В моем возрасте? — возразила возмущенная девочка. — Но ведь дедушка сказал, что мне уже скоро пойдет шестнадцатый год…

— Но пока что вам исполнилось четырнадцать. Так вот, жил-был один мальчик, и у него была собачка…

— Такая, как наш Азорка?

— Такая… то есть нет, совсем не такая. Та собачка была грязная, кудлатая, и хвост у нее был поджат…

— Почему поджат?

— Потому что она всегда была голодна. И она и ее хозяин…

— Разве ее хозяин был жестянщиком?

— Нет, с чего это вам пришло в голову?

— Потому что только маленькие жестянщики говорят, что они всегда голодны.

— Ага!.. Так вот этот мальчик ходил по свету и искал…

— Чего, сударь?

— Искал свою мать, потому что, когда он еще был ребенком, его похитили цыгане и увели в лес…

— Скажите, сударь, это правдивая история?

— Самая правдивая! Мне рассказывал ее сам этот мальчик.

— Боже мой!

— Так странствуя, — продолжал Густав, — он пришел однажды в один город, который, однако, ему вскоре пришлось покинуть.

— Почему, сударь?

— Потому что камни ранили ему ноги и, что еще хуже, скверные мальчишки привязали к хвосту его собачки пузырь с горохом, что очень напугало и собачку и мальчика…

— Ах, противные!..

За это время Вольский сделал несколько набросков, на каждом из которых лицо Вандзи выражало другое чувство.

— Потом мальчик пошел в деревню и, увидев первую же избу, зашел туда. «Стук! Стук!» — «Кто там?.. Чего тебе надо, дитя?» — «Я ищу мою мать». — «А как ее зовут?» — «А я не знаю». — «Ну, тогда иди себе дальше, дитя; здесь она не живет».

И так он шел все дальше, от избы к избе, от деревни к деревне, и всюду стучался напрасно. Как вдруг в один прекрасный день встретился с седым как лунь старичком. «Чего ты ищешь, дитя мое?» — спросил его старичок. — «Я ищу мать». — «А был ты в деревне?» — «Был, и не в одной». — «А в городе?» — «И в городе тоже, но ее нигде нет». — «Ну, — ответил старичок, — раз так, то, наверно, ее уже нет на земле». — «Так где же она?» — «Верно, на небе». Мальчик опечалился и сказал: «Не знаете ли, дедушка, как туда пройти?» Дед осмотрелся кругом. «Господь знает, — отвечал он. — Там солнце всходит, а здесь заходит; сюда, верно, будет ближе всего. Иди прямо, дитя». — «Прямо? Это значит в лес, а потом придется на дерево?» — «Да уж, верно, так», — подтвердил старичок. «А пустят меня туда, дедушка?» — «Отчего не пустить! Господь бог добрее людей». — «А мою собачку?» — «Кто его знает, спросишь, может и пустят».

Вот и пошел мальчик в лес, идет между высокими деревьями, глянул вверх и уж хотел было лезть на сосну, как вдруг вспомнил о собачке. «Что же ты тут, бедняжка, будешь одна делать?» — подумал он. А с другой стороны, ему жаль было матери, и вот он шел все дальше и высматривал такое дерево, на которое они могли бы без большого труда вскарабкаться вдвоем с собачкой.