Выбрать главу

В этих поисках прошел целый день, и утомленный мальчик подумал об отдыхе. Лег он под одним деревом у дороги, прочел молитву, которую закончил словами: «Сделай, господи, чтобы с неба кто-нибудь подал нам руку, потому что если я влезу на дерево вместе с собачкой, то как бы мы оба не упали…» — и уснул.

На другой день на рассвете мимо проезжала прекрасная карета, а в ней какая-то важная дама с маленькой барышней. Так как утро было погожее, то маленькая барышня высунула голову из кареты и увидела наших странников. «Смотри, мама, — воскликнула она, — под этим деревом спит какой-то бедный мальчик с собачкой у ног!..» Увидев это, важная дама вынула из кошелька несколько монет, завернула их в бумагу и бросила на спящих, «Это для мальчика», — сказала она. «А это для его собачки», — прибавила барышня, бросая пирожное. И они уехали.

Прошло утро, прошел полдень, прошел вечер, и снова наступила ночь, но мальчик не тронул брошенных ему денег, а собачка не тронула пирожного, оба были уже мертвы… добрый бог протянул им руку!..

Воцарилась тишина, во время которой Густав поглядывал то на свою модель, то на рисунки.

— Какая печальная история! — сказала Вандзя. — Кто вам, сударь…

Она задумалась и вдруг залилась смехом.

— Ах, боже, боже! Какой же вы, сударь, недобрый, так огорчать меня понапрасну…

— А что случилось?

— Будто вы не знаете? Так этот мальчик рассказывал вам свою историю после своей смерти?.. Ха-ха-ха!

— Обедать! Обедать! — выкрикивал вернувшийся из города Пёлунович. — Вандзюня, поди присмотри, чтобы там поторопились, и сейчас же разлей суп.

Вандзя побежала навстречу деду, который тотчас весь в поту вошел в зал.

— Здравствуй, Гуцек! Ну, что вы тут поделывали? Как дела с работой? — спрашивал старик, целуя в обе щеки сияющего от радости художника.

— Замечательный сеанс! — ответил Густав. — Вообразите, за несколько десятков минут мне удалось сделать шесть этюдов, каждый из которых схватывает другое выражение лица!.. Вот они…

— Ей-богу, вылитая Вандзя! — говорил старик, рассматривая рисунки.

— Неоценимое лицо, на котором каждое движение чувства — как в зеркале. Взгляните, сударь, например, на эту головку.

— Вандзя!.. Вандзя!.. — ответил дедушка.

— Но каким чувством, по-вашему, она проникнута?

— Мне кажется, вы рисовали ее в сидячем положении.

— Ах, что положение! Здесь прекрасно отражено любопытство… Ну, а тут?

— Разумеется, тоже любопытство!

— Что вы! Это жалость и грусть… Я наверняка создам шедевр!

— Если бы вы знали, какая жара! — прервал пан Клеменс, кладя рисунки и отирая пот со лба.

— Божественная красота, несравненное лицо! Пять лет учения не дали мне столько, сколько один этот сеанс… Где вы были, сударь?

— Э! — буркнул дедушка, усаживаясь в кресло. — Где я был! Искал компаньонку для Вандзи.

— Зачем?

— Он еще спрашивает! Не забывайте, что она уже… уже подрастающая барышня.

— Бутон, который вот-вот расцветет! — вставил Густав с увлечением.

— Да, вот-вот, а компаньонки у меня все нет как нет.

— Да на что это нужно?

— А вот и нужно! Девочка должна приобрести манеры.

— То есть, другими словами, окарикатурить это обаяние наивности…

— Ах, что там наивность! Нужна — и баста!..

— Сударь! Если дружба…

— Приличная женщина известного возраста…

— Если совет чистейшей, бескорыстнейшей дружбы…

— Приличная, честная, образованная…

— Которая своим педантством испортит прекраснейшее создание божье!..

— Обед на столе, — доложил Янек.

— Обед на столе! — воскликнул Пёлунович. — Обед, а после обеда душ и компаньонка!..

— После обеда, сударь, прогулка в Лазенки… Ведь мы так уговорились? — напоминал Густав.

Обед прошел очень весело. Вконец обессилевший дедушка ел за троих и острил за десятерых. Вольский пикировался с Вандзей.

За черным кофе сотрапезники услышали на улице грохот колес, который умолк под самыми окнами.

— Лошади! — сказал Густав.

Пёлунович подбежал к окну.

— Фью! Какие лошади, какие ливреи, какой шарабан! Да ты настоящий вельможа, дорогой Гуцек! Этот пустячок тебе, должно быть, обошелся рублей в тысячу!

— Это подарок моего дядюшки, — ответил Вольский.

— Золотой человек твой дядюшка! Познакомь же нас, дорогой мой!..

Между тем Вандзя оделась, и все вышли на улицу.

Осмотрев со всех сторон выезд, пан Клеменс усадил в шарабан внучку и сам сел рядом. Вольский поместился на козлах и взял в руки вожжи.

— Поезжайте сперва медленно, сударь, — сказала Вандзя, — мне надо покрепче приколоть шляпку.

Они двинулись шагом.

Как раз в этот момент Гофф направлялся из своего домишка к особняку. Он увидел едущих, узнал их и прибавил шагу, чтобы перерезать им дорогу.

Лошади двинулись быстрей, и Гофф побежал. Он даже сорвал с головы шапку и подавал какие-то знаки…

Увы, его никто не заметил. Вандзя была занята своей шляпкой, пан Клеменс внучкой, Густав лошадьми, а его кучер тем, чтобы достойно выглядеть на козлах.

Кони тронулись рысью, и не успел Гофф достигнуть перекрестка, как коляска обогнала его.

— Дорогие мои господа! Господа!.. закричал в отчаянии старик, размахивая шапкой.

Никто его не слышал.

— Спасите! — простонал он. — Спасите моих детей… — Потом, выбившись из сил, он упал на колени и протянул руки к небу.

Но и небо молчало.

Почти в это самое мгновение пан Клеменс заметил Густаву, что им придется вернуться пораньше, так как сегодня должно состояться заседание, на котором он и пан Антоний сделают сообщение об изобретении Гоффа.

Глава девятая,

в которой пан Зенон вызвал на поединок нотариуса, а пан предводитель шляхты Файташко крепко уснул

В Лазенковском парке наши друзья провели время очень весело. Они обошли или объехали все главные аллеи, накормили пряниками лебедей, купили по пути букет роз и, наконец, около восьми часов вечера вернулись к шарабану.

Перед тем как усесться, Вандзя вынула из букета три самые лучшие розы и одну из них прикрепила к сюртуку дедушки, другую приколола Вольскому, а третью к своему платью. Украшенный таким образом Пёлунович полез на козлы.

— Это же мое место, сударь, — заметил Густав.

— Ага, твое! Тебе хочется опять самому править… Дай и мне показать себя…

Молодежь уселась, и шарабан двинулся. Однако не прошло и двадцати секунд, как кучер подсказал:

— Нужно направо, ясновельможный пан!..

— Ага! Направо! — ответил дедушка и повернул лошадей так, что они едва не налетели на барьер… по левую сторону.

— Что это за вожжи! — вознегодовал Пёлунович, после чего отдал их кучеру, сам же удовлетворился тем, что старался держать бич в перпендикулярном положении.

С этой минуты путешественникам ничто не угрожало, и они без приключений доехали до квартиры, где в окнах горел свет.

— Гости уже тут! — воскликнул пан Клеменс, соскакивая с козел.

Поднявшись наверх, они лицом к лицу встретились с выходящим из кухни мрачным паном Антонием.

— Дорогой председатель! — воскликнул знаменитый пессимист. — Я надеюсь, вы не обидитесь, что вместо жаркого я приказал зажарить для себя пару цыплят. Мне слегка нездоровится.

— Да распоряжайтесь, как у себя дома, любезный мой пан Антоний! — ответил хозяин.

— С чем подавать цыплят, ваша милость? — спросила кухарка.

— С… огурцами!.. А огурцы со сметаной. Молочник живет неподалеку, и я уверен, что у него есть сметана!..