Наташа устала вертеть головой, глаза у нее разбегались.
Товары разложены были прямо на земле, на тряпочках и газетках. Столько удивительных вещей — кунсткамера!
Но Ирина решительно тащила ее к дверям комиссионки. Она решила Наташу приодеть.
— Парень должен своей девушкой гордиться, понятно? Чтоб ты вошла — и все отпали. А здесь иногда тако-ое попадается! Улёт! Пьеру Кардену делать нечего.
Они вошли в крошечный зальчик, вдоль стен которого на вешалках-плечиках тесно висели сотни разномастных одежек всех размеров, времен и народов.
Ирина принялась рыться в них, безошибочно извлекая вещи Наташиного размера.
— О! Посмотри, годится?
В ее руках болталась какая-то длинная вязанная кишка серовато-зеленого цвета, вся в узелках.
— Что это? — не поняла Наташа. — Варежка для слона?
— Что б ты понимала! Это платье-чулок, самый писк. Иди примерь.
Наташа послушно зашла в кабинку, Ирина втиснулась вместе с ней.
Наташа принялась выворачивать эту странную вещь, которую ее спутница почему-то назвала платьем.
— Что ты делаешь, надевай же!
— Как — что? — удивилась Наташа. — Оно же наизнанку, вон и нитки торчат.
— Тундра! Это букле. Так надо.
Платье-чулок облепило Наташу от горла до самых щиколоток. Она стала похожа на шершавую змею.
— Опупеоз полный, — одобрила Ирина. — Француженка! От Кутюр, как раз для твоей фигуры.
— Оно уж слишком в обтяжку, — засмущалась Наташа. — Неудобно как-то.
— Неудобно зонтик в кармане раскрывать. Наивная чукотская девочка! Погоди-ка…
Ирина вынырнула из примерочной и через пару минут вернулась с кружевной косынкой, щедро украшенной по краям длинной бахромой.
— А сверху — вот это.
Наташа набросила косынку на плечи, как это делала в холодные зимние дни ее мама.
— О терпение, не покидай меня, — вздохнула Ирина и небрежно повязала платок вокруг Наташиной талии вместо пояса.
— Девушка! — позвала она продавщицу. — Мы это берем. Пойдем прямо так, а наше вы нам упакуйте.
Продавщица кивнула и, подойдя, сняла написанные от руки ценники с выбранных вещей.
— Пять пятьдесят и два рубля, — сказала она. — Пробейте чек в кассе.
— Семь пятьдесят! — огорчилась Наташа. — А у меня всего трешка.
Ирина снисходительно улыбнулась:
— Оставь ее себе на развод. У меня есть бабки. Я выбирала, я и платить буду.
— Неудобно! — запротестовала Наташа. — Навязалась я на вашу голову.
— Опять за свое? — Ирина готова была рассердиться. — Я ведь уже объяснила тебе, что неудобно!
— Зонтик…
— Спать в почтовом ящике: ноги не вытянешь и сквозит!
Они пробили чек и вновь вышли на рыночную площадку, где шумела и галдела барахолка.
Наташа вся съежилась под устремленными на нее взглядами, в новом обтягивающем платье она чувствовала себя точно обнаженная.
— Н-да! — Ирина неодобрительно тряхнула пышными темными локонами. — До мировых стандартов нам еще далеко. Ну что ж, переходим ко второму этапу обучения. Систему Станиславского знаешь?
— Слышала. Это для актеров.
— Это для всех. Универсальная и гениальная система. А стихи Николая Заболоцкого знаешь?
Наташа просияла:
— Да, да! Это я знаю!
Ирина глянула на нее озадаченно: она никак не ожидала такого ответа. Пожалуй, впервые с момента их встречи в ее зеленых глазах не искрилась насмешка.
— Правда знаешь? Откуда? Его ведь в школе не проходят. А ну, прочти что-нибудь!
Они пошли вдоль рядов, и Наташа декламировала стихи, счастливая, что может хоть чем-то блеснуть перед своей покровительницей:
Наташа остановилась:
— Здорово, да? Вроде все так неправильно — а здорово! Конь так бежит, что ног кажется восемь, да еще руки! Как будто маленький ребенок эту картинку нарисовал.
Ирина молчала, пристально разглядывая девушку.
Потом взяла с прилавка большую гроздь крупного прозрачного винограда и протянула ей:
— Жуй. Витамины.
Платить она и не думала: вместо этого улыбнулась хозяину-грузину, и тот, улыбнувшись в ответ, только развел руками. Ирина была столь ослепительна, что он потерял дар речи.
— Однако — ближе к телу, — призвала она. — У Заболоцкого есть другие стихи: