— Ага. — Наташа с наслаждением отщипывала виноградину за виноградиной, заглатывая их вместе с косточками.
— Ну так вот. Сосредоточься на своей дырочке для клизмы.
— Зачем?
— По Станиславскому. Будем отрабатывать походку. Сосредоточилась?
— Вроде бы.
— Теперь представь, что в дырочку вставлен карандаш. Грифелем, естественно, наружу. Представила?
— Да. — Наташе стало смешно.
— Теперь иди, и чтоб кончик карандаша рисовал в воздухе восьмерку, лежащую на боку.
— То есть знак бесконечности?
— Совершенно справедливо. Давай, вперед.
Наташа сделала несколько шагов, извиваясь и едва не давясь от смеха.
— Плечи пусть не дрыгаются. Они должны плыть ровно, по одной прямой, а двигается только карандашик и дырочка. Научишься — все мужчинки твои. И тот, который до гроба любимый, — тоже.
Наташа, закусив от усердия губу, прошлась, стараясь тщательно выполнить указания.
И тут же молодой парнишка, торговавший с рук книгами, бросил ей вслед реплику:
— Девушка, вашей маме случайно зять не нужен?
Она обернулась на ходу, не прерывая упражнения:
— Моя мама очень разборчива!
Наставница и ученица переглянулись — и одновременно расхохотались во все горло.
И, будто они послали окружающим какой-то неуловимый импульс, люди вокруг них тоже начали смеяться.
Смеялись торговцы.
Смеялись покупатели.
Смеялись ротозеи.
Хохотала вся Тишинка — студенческий рай.
А виновницы всего этого веселья победоносно вышагивали средь толпы, выписывая воображаемыми карандашами перевернутую восьмерку — знак бесконечности.
ФЕЯ
Андрей, видно, дома так и не появлялся: обед, приготовленный Наташей, остался нетронутым.
Некому было продемонстрировать новое платье и новую походку.
Однако на душе у Наташи не было так тяжело, как утром. Внутри у нее что-то разрядилось. Как будто там, после долгого томления, наконец сверкнула молния, пророкотал гром, пролился благодатный ливень, и теперь было свежо, чисто и солнечно.
Девушку переполняла какая-то новая энергия. Хотелось двигаться: бегать или танцевать.
Но лучше соединить приятное с полезным: вместо танцев Наташа пошла мыть лестницы.
Глупо, конечно, но отправилась она прямо в новом платье-чулке: очень уж не хотелось расставаться с обновкой. Она уж постарается работать поаккуратней.
Ведро и швабра — вот поистине реквизит для роли Золушки. И Наташа начала свой танец на лестничных клетках.
Раз-два-три, раз-два-три — в ритме вальса.
Раз-два-три, раз-два-три — где там мой прекрасный принц?
Раз-два-три, раз-два-три — сейчас выкатится тыква и превратится в карету.
А новое платье у нее уже есть — не хватает только хрустальных башмачков.
Наташа кружилась с тряпкой возле равнодушно молчащих дверей квартир. Они были разные, как люди.
Одни — простенькие, фанерные. Другие — бронированные. Эти стояли на военной службе: они бдительно охраняли неприкосновенность границ территории, принадлежащей хозяевам.
Третьи — неженки-мерзлячки, утепленные стеганой обивкой.
Четвертые — недоверчивые и подозрительные, с глазком.
Были и страдальцы с отщепленными краями, обвалившейся у косяков штукатуркой, снизу обляпанные грязью: видно, жильцы, имея обыкновение забывать ключи, частенько открывали двери ударами ноги. К таким Наташа была особенно внимательна, она заботливо протирала их тряпочкой, точно обрабатывала рану.
Из-за одной двери на нее басом залаял пес.
— Свои, свои, — сказала Наташа, и страж, поворчав для порядка еще чуточку, затих.
Как это чудесно, когда грязное становится чистым, а серое обретает цвет!
Раз-два-три! Раз-два-три!
Наташа, работая, напевала и кружилась.
Она так увлеклась, что не заметила, как дверь одной из квартир открылась и оттуда вышли люди.
И-раз! — Наташа крутанулась в пируэте — и попала ручкой швабры первому из них по подбородку.
Мужчина отшатнулся, вскрикнув, зацепился ногой за тряпку, свисавшую из ведра, ведро с грохотом опрокинулось и покатилось вниз по лестнице.
Мутная жижа выплеснулась пострадавшему на ноги, он как-то неловко подпрыгнул и, не удержав равновесия, растянулся на мокром кафеле.
И тут же — не успела Наташа осознать, что случилось, — на лестничной площадке молнией метнулись две высокие мужские фигуры в черном. Одна — к упавшему, чтобы помочь ему подняться, другая — к Наташе. Ее схватили за предплечья и заломили ей руки за спиной.