«Куда меня занесло?» – недоумевал я. Бомбоубежищ в ту пору еще не строили; о метро и разговоров не было; на каменноугольную шахту тоже никак не походило. «Может быть, я попал в тайное гнездо иностранных шпионов?» – мелькнула у меня роковая догадка.
– Стой! – воскликнул я. – Говори, куда ты меня завлекла! Знай, ни одна военная тайна не выпрыгнет из моих уст! – И я твердо прислонился к стене, не желая идти дальше.
– Не смей со мной так разговаривать! – обиделась Лида. – Никаких тайн твоих мне не нужно!
– А кто все это выстроил под землей? Отвечай, чья это подозрительная работа?
– Все это создал мой отец… Тебе, конечно, это странно. Но мой отец – необыкновенный человек. У него от рождения великий дар: он может создавать все из ничего.
Ошеломленный этим признанием симпатичной Лиды, я отклеился от стены и покорно, как ребенок, заковылял за своей провожатой. Я решил, что такая славная девушка не может быть шпионкой. И потом, признаться, никаких военных тайн я выдать не мог, даже если бы меня пытали или, наоборот, обольщали. Дело в том, что я не знал военных тайн. Хоть я и работал на номерном заводе, но это был завод «Ленхозметаллоштамп № 6» системы Ленбытпотреба. Изготовлялись у нас оцинкованные корыта для домашней стирки, ванночки для купанья малолетних детей, баки для питьевой воды и сливные бачки для санузлов.
Вскоре подземный роскошный коридор кончился, и мы вступили в мраморный круглый зал. Из его высоких окон лился яркий свет, – это был свет искусственный, но похожий на солнечный. Из этого зала мы вошли в другой, отделанный дубовыми панелями, а потом еще в другой и еще в зал, с хорами и сценой, а потом я и счет потерял анфиладам роскошных комнат и залов. Я шел, разинув рот от удивления, а Лиде было хоть бы хны, – она, видно, привыкла ко всему такому.
Шаги наши повторяло эхо, мы были совсем одни в этом подземном дворце. Я спросил Лиду, почему нам никто не попадается на пути и много ли народу живет в этом помещении. Она мне спокойно ответила, что живут здесь, под землей, трое людей, что все это принадлежит ее отцу, ну и ей с мамой.
– Весь дворец – на троих! – ахнул я.
– Да, – спокойно подтвердила Лида, – нас здесь только трое.
Вскоре мы миновали беломраморный зал, в котором был большой плавательный бассейн, потом свернули в какой-то коридорчик – и вдруг очутились на обыкновенной лестничной площадке, каких много в ленинградских домах. Мы остановились перед обыкновенной деревянной дверью, обитой коричневой клеенкой, – таких дверей тоже сколько угодно на ленинградских лестницах, и Лида нажала кнопку обыкновенного звонка.
Нам отворила женщина средних лет, еще довольно миловидная и стройная. Мы вошли в прихожую. Никакой особой роскоши здесь не было. Прихожая как прихожая.
– Мама, представляю тебе моего нового знакомого, Василия Васильевича, – заявила Лида. – Он совсем замерзал, ему нужно оказать помощь. – Затем, обращаясь ко мне, добавила: – А маму мою зовут Елизавета Петровна, будьте знакомы.
Затем меня повели в комнаты, усадили на диван. Лидина мать велела мне разуться и осмотрела мои ноги. Выяснилось, что ступня правой ноги обморожена и потеряла всякую чувствительность. Елизавета Петровна стала натирать ее какой-то мазью, а потом спиртом. Вскоре я почувствовал очень сильную боль, У меня даже сердце зашлось.
– Потерпите, потерпите, голубчик, – ласково сказала Елизавета Петровна, – А ты, Лида, принеси таз с теплой, но ни в коем случае не горячей водой.
Несмотря на боль, я с интересом рассматривал жилплощадь. Комната была примерно в тридцать метров, обстановка в ней имелась неплохая, но опять-таки без всякой роскоши; ни золота, ни драгоценных украшений я не заметил ни на стенах, ни на потолке. Сквозь тонкие занавески лился свет, хоть и не солнечный, но похожий на дневной. Одна дверь вела в прихожую, другая – в соседнюю комнату.
Вскоре мне немного полегчало. Мне дали шлепанцы, и Лида отвела меня в ванную, рядом с которой находилась уборная. Санузел был отделан белым кафелем, все блистало чистотой, но никакой особой роскоши я и здесь не заметил. Когда я, припадая на обмороженную ногу, вернулся в комнату, там уже был накрыт стол на четыре персоны и даже стоял графинчик с водкой.