Меня вызвали только вечером. За день я продиктовала еще одно письмо своему брату, а также разузнала у одного из дворцовых чиновников, где в Египте продаются поместья и фермы. Мне указали на южный район, недалеко от Фив, но мне очень не хотелось жить вблизи Амона и его жрецов. Продавались также поместья в Среднем Египте, но, опять же, мне не хотелось жить в непосредственной близи от Асвата.
Были земли, объявленные хато, кроме того, обширные угодья Паиса перешли в собственность двойной короны, но я предпочла бы снова вернуться в жалкую лачугу, чем просить у фараона земли осужденного генерала. Пусть другие стервятники обгладывают его кости. Тут я вспомнила о своем прелестном маленьком поместье в Фаюме. Сейчас оно принадлежит другому человеку. Его плодородные земли кормят других людей, а дом, который я так мечтала восстановить, хранит в себе чужие мечты. Я попросила принести мне полный список поместий, представленных на продажу. Мне стало очень грустно. Наверное, стоит спросить Камена, где бы ему хотелось жить.
После обеда я поспала, потом снова поела, потом Изис привела служанку-косметолога и принесла мне платья и сандалии. Когда она застегивала на мне золотой плетеный пояс, который я подобрала к голубому платью, в дверях показался царский глашатай и поклонился. Я была готова: на голове — тонкие золотые цепочки, глаза обведены черным, веки выкрашены в голубой цвет, ладони и ступни покрыты хной.
Я последовала за глашатаем. Мы прошли через двор, затем через главные ворота гарема и вышли к помещениям слуг. Прошли мимо стражников, охранявших вход во дворец, свернули направо и поднялись по лестнице, ведущей мимо тронного зала в покои царевича. Там мы прошли по узкому коридору, который вел в апартаменты братьев Рамзеса, свернули направо и подошли к небольшой двери. Глашатай постучал, и нам открыл слуга. Глашатай объявил мое имя и титул, поклонился и вышел.
Царевич ответил на мое приветствие. Он сидел за столом, заваленным свитками папируса, и разговаривал с двумя людьми, которые при моем появлении почтительно со мной поздоровались и тут же ушли. Мы остались одни.
Я со страхом оглядела комнату. Она не изменилась. Просторная, обставленная немногочисленной, но очень дорогой мебелью, эта комната по-прежнему носила отпечаток чего-то временного, словно была ненастоящей, тогда как реальная жизнь царевича протекала где-то за ее стенами. Думаю, что так оно и было, поскольку государственные дела уже вынуждали Рамзеса почувствовать тяжесть двойной короны.
Знаком велев подойти, царевич окинул меня по-мужски оценивающим взглядом. Сам он уже явно отдохнул, его взгляд стал ясным. Обойдя стол, он оперся о его край и скрестил руки на широкой груди.
— Ну что, моя госпожа Ту, — властным тоном спросил он, — довольна ты наконец?
— Странный вопрос, мой повелитель, — ответила я. — Возможно. Хотя последствия моего стремления добиться правды оказались гораздо страшнее, чем я предполагала.
Царевич поднял черную бровь.
— Эти люди совершили святотатство, изменив богу и посягнув на его жизнь, — спокойно ответил он. — Ты тоже, но их грех тяжелее. Я удивлен, что ты их жалеешь. Они-то использовали тебя с холодным расчетом, и это особенно мерзко.
— Вы тоже когда-то использовали меня! — выпалила я по своей проклятой привычке говорить первое, что придет в голову. — Вы обещали мне царскую корону за то, чтобы я не забывала напоминать фараону о ваших достоинствах.
— Ах да. — Царевич отреагировал так быстро, словно только и ждал этого обвинения. — Но я ведь честно признался тебе, что делаю это исключительно ради процветания Египта. Ты ошиблась, да к тому же еще попала в некрасивую историю.
Я чуть не ответила, что его честность была тогда столь же притворной, как и моя, но вовремя прикусила язык. В конце концов, он скоро станет богом.
— Думаю, вы правы, повелитель, — со вздохом сказала я. — Но все уже позади. Можно задать вам один вопрос? — Царевич кивнул. — Почему на суде не было Гуи? Его даже не было в списках обвиняемых, хотя он виновен не менее, чем его брат. Пусть даже ему и удалось скрыться, он должен был понести наказание. Мне кажется… — Я хотела сказать, что по-прежнему опасаюсь мести с его стороны, что я была в ярости, когда узнала о его таинственном исчезновении, но вместо этого я закончила: — что это несправедливо.
Рамзес бросил на меня пристальный взгляд, затем обернулся к столу, на котором стоял кувшин с вином и два кубка. Налив вина, он протянул мне кубок.
— Значит, ты насладилась местью еще не до конца, — сказал он. — Значит, кровь, которая пролилась прошлой ночью и еще прольется через шесть дней, не утолила твоей жажды. И месть твоя была нацелена не на Паиса, пытавшегося убить тебя и твоего сына. Нет. Она предназначалась прорицателю, верно, Ту? Человеку, который заполнил собою весь твой мир, хотя играл с тобой, как с куклой. Не забывай, я читал твои записки и знаю, какую роль играл Гуи в твоей жизни. Я знаю, как глубоко он проник в твое сердце и как ты его ненавидишь. — Хотя царевич и утешал меня, его глаза сузились, губы кривились, в голосе слышался холодок. — И подумать только, что именно он и избежал наказания. Как странно шутят боги. И все же давай выпьем за отмщение, твое и Престола Гора. Да свершится оно когда-нибудь.
Вино оказалось сухим и крепким.
— Все не так просто, повелитель, — сказала я. — Гуи вовсе не обращался со мной как с куклой, и я не питаю к нему ни любви, ни ненависти. Он больше не затмевает собой мой мир. Он занимает в нем маленький уголок в том месте, где обвалилась стена, а двери нет. Там живет моя юность, из-за которой я совершила все, что совершила.
— Иногда в юности страсти пылают с такой силой, что могут опалить и через много лет, — осторожно заметил царевич. — У нас редко хватает сил справиться с ними. Это должны сделать за нас другие. Ты не до конца откровенна со мной, Ту.
— Вы тоже, повелитель, — ответила я, испуганно сжавшись, поскольку царевич словно читал мои мысли. — Вы так и не сказали, почему на суде не прозвучало имя Гуи. Неужели вы считаете, что он невиновен?
Рамзес отпил вина, глядя на меня поверх кубка. Облизнул губы, словно наслаждаясь вкусом. Он нахмурился, но продолжал молчать. Затем словно очнулся. Уставившись на свой кубок, принялся вертеть его в руках.
— Отец решил, что тебе лучше узнать об этом позднее, — тихо сказал он, — однако я не понимаю, что изменится, если ты услышишь это сейчас, а не потом. — Царевич поднял на меня глаза. — Обвинения против Гуи прозвучали, и судьи вынесли свой приговор, но на том суде присутствовал только мой отец.
Сначала я его не поняла. Но затем, когда до меня дошел смысл сказанного, похолодела от ужаса.
— Обвинения! Какие обвинения? — хрипло прокаркала я. — Ради Сета, Рамзес, какой суд? И почему он был закрытым?
— Потому что отец, по причинам, известным ему одному, не пожелал судить Гуи вместе с остальными, — ответил Рамзес. — Гуи обвинили в том же, что и других заговорщиков. Я не могу сказать тебе, к какому решению пришел суд, но думаю, что ты бы его одобрила.
— В таком случае что это было за решение? — не подумав, выпалила я. Не знаю, что заставило меня это сделать, наверное, странное выражение лица царевича. — Гуи присутствовал на этом суде, не так ли?
Царевич спокойно взглянул на меня.
— Да, — бросил он.
— Значит, его тоже приговорили к смерти? — с сарказмом спросила я. — Но прежде его, верно, высекли? Или отрубили голову до того, как начались слушания? Или фараон горячо поблагодарил Гуи за службу и выпустил из дворца? Я хочу знать! У меня есть на это право!
— Осторожней, — сказал Рамзес, погрозив мне пальцем. — Сейчас ты начнешь богохульствовать. С какой стати ты решила, что имеешь право знать больше, чем то, что тебя простили за твой смертный грех? Фараон нашел мудрый способ наказать Гуи. Со временем ты узнаешь какой. Наберись терпения.