— О том самом! Как я вижу, вы готовите Нинико на роль Офелии.
— Вы угадали…
— А я против!
Раздражение заставило Георгия высказаться столь определенно. Он совсем не собирался говорить об этом в присутствии Нинико. Но даже сейчас его трезвый и тренированный рассудок сработал безошибочно. Рано или поздно ему пришлось бы сказать это во всеуслышание: по театру ходили слухи, что роль Офелии дают Нинико потому, что она будущая невестка директора.
— Почему? — спросил его Заза. — Почему вы против?
— Я объяснюсь с вами после, теперь не время и не место!
— Вы, я вижу, на самом деле возомнили, что вы король? — бросил ему в лицо Заза и почувствовал, что пенал в самое больное место.
Георгии побагровел, шагнул в сторону Зазы, но вовремя сдержался и очень спокойно ответил:
— Нет, я всего лишь директор театра!
Это было сказано тоном человека, который ни перед чем не останавливался. Титулы, предшествовавшие его фамилии, придавали ему такую же угрожающую силу, как копье закаленному в боях воину. Вообще от такого лучше держаться подальше. Об этом говорило надменное выражение его лица: смотри не оступись, иначе не знать тебе пощады. Однако в последнее время Георгий Гобронидзе чувствовал себя несколько растерянным, в особенности после своего выступления на партконференции. Когда заседание кончилось, секретарь райкома сказал ему: пора отказаться от старых методов, товарищ Гобронидзе! Это он сказал ему совершенно серьезно, без всякого намека на улыбку… «Старые методы, — думал потом Георгий, — что он знает, этот только что вылупившийся птенец… Старые методы…»
В это время к ним подошел артист Амиран Багдавадзе. В этом спектакле Амиран исполнял роль Лаэрта. Он был председателем месткома и считал своим долгом принимать участие в решении всех спорных вопросов. Он издали услышал разговор Зазы с директором. И теперь, когда они ненадолго замолчали, решил вмешаться.
— В конце концов мы имеем дело с классикой! — сказал он.
— Что вы хотите этим сказать — не понимаю? — обернулся к нему Заза.
— Я говорю о пьесе, — Амиран замолчал, заложил
?уки за спину и посмотрел на директора. Удивленный аза пожал плечами:
— Не понимаю…
Амиран ухмыльнулся:
— Вот я тоже молод, — продолжал он с таким выражением лица, словно сам удивлялся своей скромности. — но с классикой надо быть осторожнее!
— Верно, — согласился Заза, он все еще не понимал, куда клонит Амиран.
— Насчет Нинико, — сказал Амиран и снова посмотрел на директора, — конечно, против самой Нинико мы ничего не имеем, но… Ия Сихарулидзе — опытная актриса, а времени для экспериментов у нас не осталось.
— Вы правы. К сожалению, времени у нас не остается, — ответил в тон ему Заза, — иначе я вас непременно бы заменил!
Амиран опешил: такого он не ожидал. Весь его апломб исчез, он попытался улыбнуться, но безуспешно.
— Это не ваше дело!
Амиран опять посмотрел на директора, словно просил его о помощи.
Георгий глядел в сторону. Он не любил мелких карьеристов. Они были совершенно иной породы. У них не было своего собственного голоса. Для приведения в порядок своих личных дел они нуждались в ком-то другом, кто бы указывал им путь, вел их за собой. Они чувствовали себя хорошо только тогда, когда следовали за кем-то другим, раболепно заглядывая ему в глаза. Но делали это с видом, выражающим чрезмерную принципиальность. Ими хорошо усвоен старейший, многократно проверенный метод: товарищам они в лицо говорили об их недостатках и, не стесняясь, делали замечания (разумеется, если на все остальное закрыть глаза, это не так уж плохо, но здесь имеет значение — кто делает замечание); но поскольку читать нотации — дело трудное и мало приятное, к тому же не все это могут, и не всякий позволит себе это, таких людей начинают бояться все больше и больше. На собрании они могли выкрикнуть что-нибудь такое, что могло публично опозорить человека: сказать во всеуслышание о вещах, о которых обычно умалчивают.
И все это делается с высоты самой благородной принципиальности.
— Вот, например, — сказал Зазе Амиран, — вы не женаты.
— Ну и что? Что вы этим хотите сказать?
— Ничего, — Амиран при этом состроил такую мину, словно скрывал что-то ужасное.
— И все же? — настаивал Заза.
— Ничего… Ничего… — Амиран многозначительно улыбнулся, повернулся и ушел.
Наступила тишина. У всех было такое чувство, что он сказал какую-то непристойность.
Нинико встала и подошла к Зазе:
— Заза… Я пойду…
— Куда? — очнулся Заза. Ему казалось, что его опустили в темную протухшую яму. — Куда ты пойдешь?