— В Риме камни, из которых сложены стены, так тесно пригнаны друг к другу, что становятся монолитной скалой. Арки акведуков возносят высоко в небо желоба, по которым течет вода, — и так будет вечно. Мертвые у них покоятся в мраморных дворцах. Чтобы память о них жила вечно, их изречения и лица высекают в камне. Римляне поклоняются несуществующим богам, и все их деяния увековечивают в мраморе.
Снова наступила долгая тишина. Потом Герк добавил:
— Здесь все проходит.
— А ты видел, Герк, как дивно блекнут и тают изображения ирисов на стенах наших жилищ, когда их поливает дождь? — спросил Император.
Герк вдруг забеспокоился:
— Сегодня вечером я собираюсь проведать Альтену.
— Я знаю, она ждет тебя, — ответил Император. — Но ты только посмотри, ветер принес мне высохший листок!
Верные окружали хижину Альтены, точно несли караул. К первым девяти прибавилось еще около пятидесяти новеньких с горящими ненавистью глазами. Они не были похожи на нежных ночных дев, созданных, чтобы любоваться ими и любить. Герк отстранил их и вошел в хижину. Ослепленный сиянием свечей, он остановился на пороге. На него пахнуло влажным жаром, к которому примешивался тошнотворный сладковатый запах. В дрожащем мареве огней смутно прорисовывались очертания. Могила Лиу была открыта и пуста, земля разбросана по краям. Внутри ямы, сохранявшей очертания извлеченного из нее тела, стояла зеленовато-черная жижа. На ложе из папоротниковых листьев лежала обнаженная Альтена. Она почти не изменилась за эти семь лет. Возможно, прежде ее красота была более хрупкой: скорее обещание красоты, трогательное, нежное и волнующее. Теперь это была красота свершившаяся, откровенная, вызывающая и опасная. Красота бескровной статуи. Бледная красота существа, живущего мертвым прошлым. Альтена часто дышала, ее сомкнутые веки трепетали: она знала, что Герк на нее смотрит. Губы быстро двигались, точно она спешила что-то кому-то рассказать. Безмолвный монолог, который никогда не прозвучит и никогда никем не будет услышан. Нет, это не запах действовал так тягостно. Тишина.
Тело Лиу, вытащенное из могилы, лежало рядом с Альтеной.
Между костями с обрывками кожи тянулись жгуты вязкой тины, голова с ввалившимися пустыми глазницами была повернута к Альтене и смотрела на нее черными дырами.
Сколько времени стоял Герк, не в силах шелохнуться? Несколько мгновений? Сотню лет? Наконец он повернулся и вышел. Наступила ночь. Не оборачиваясь, Герк зашагал в сторону города. Издали доносились протяжные крики ночных стражей:
Герк вошел в дом, который покинул семь лет назад. Двери и ставни были плотно закрыты, веранда, смотревшая на канал, и маленький причал не пострадали от времени. Никто в дом не заходил, никто ни к чему не прикасался. Даже коллекция раковин вместе с маленькой синей ракушкой лежали там, где Герк их оставил.
Все было на своих местах, но все безмолвствовало.
Герк бросился на свою кровать и забылся тяжелым сном. Ему хотелось не просыпаться.
В ту ночь Герку привиделся первый кошмар. Крики его были пугающими. В промежутках воцарялась леденящая душу тишина, еще более страшная, чем сами крики. Сердце замирало и не решалось биться в ожидании следующего вопля.
Едва ли мы можем представить себе, что ему снилось. Мы приручили молнию, замаскировали и приукрасили смерть, но мы напрочь забыли о ночных кошмарах, с которыми каждый остается один на один.
Прежде день и ночь в Аквелоне жили дружно. Но когда Герк принялся кричать, каждую ночь, всю ночь напролет, тьма стала набрасываться на город, как дикий зверь.
Едва начинало смеркаться, в палаточном лагере воцарялась тишина. Никто не смел войти в царство грез через врата сновидений, все сидели, боясь сомкнуть напряженные веки, и ждали. Ожидание длилось долго, ночь казалась необитаемой, как вдруг издалека доносился первый вопль ночного кошмара. Казалось, кому-то вгрызаются в горло. Подходило время второй стражи, но ночные дозорные молчали. Только Водяные Куранты чуть слышно перебирали колокола. Эта музыка, когда-то столь всеми любимая, теперь звучала зловеще.