Он проворчал что-то в знак согласия.
Я закончила убирать беспорядок и поставила грязную посуду на поднос у раковины, чтобы помощники убрали ее позже. Я приводила палату в порядок как раз в тот момент, когда в палату вошел Кирк, отец Майло.
— Привет, всем. — Он бросил на меня короткий взгляд, затем подошел к кровати своего сына и, наклонившись поближе, сказал: — Поговорил с Бо. Джесс вне опасности, и с ним все будет в порядке.
Вздох Майло наполнил палату.
— Слава Богу.
Кто такая Джесс? Коллега? Родственница? Подружка?
— Какие планы на сегодня, Сара? — спросил Кирк, занимая место в углу. Прежде чем я успела ответить, он заметил, что Тереза ушла. — Где твоя мама?
Майло молча уставился себе на колени.
Кирку потребовалось не больше секунды, чтобы найти поднос у раковины и кучу испачканных едой полотенец. Но вместо того, чтобы отругать своего сына, Кирк просто одними губами извинился передо мной и опустил взгляд в пол.
— Тереза пошла в кафетерий купить Майло молочный коктейль, — сказала я Кирку.
— Ладно. Я пойду найду ее. — Он поднялся со стула, но прежде чем уйти, остановился в изножье кровати Майло, чтобы сжать ногу сына через одеяло.
Когда он вышел из палаты, низкий голос Майло был не громче шепота.
— Я бы хотел, чтобы они ушли.
— Почему? — Если бы мне было так больно, все, чего бы я хотела — это чтобы мой отец был рядом. Это было невозможно теперь, когда он умер.
— Это моя собственная чертова вина, что я здесь. Мне не нужно, чтобы они слонялись без дела, отставали от дел дома и заставляли меня чувствовать себя еще более виноватым, чем я уже чувствую.
Здесь были пациенты, которые убили бы за то, чтобы их родители сидели рядом с ними. Чтобы был кто-то, кто мог бы посочувствовать их боли. Тереза и Кирк были здесь, чтобы поддержать его и облегчить некоторые из своих собственных забот. Больно им или нет, но со стороны Майло было нечестно желать им этого.
— Они здесь, потому что им не все равно. Потому что они волнуются и любят тебя. — Прозвучало злее, чем я планировала. — Тебе повезло, что они у тебя есть.
Майло подхватил мой тон.
— Какое тебе до этого дело?
Это был первый раз, когда он набросился на меня. Он был прав, это было не мое дело. Но его сердитый голос пронзил меня, как острый нож, и я отпрянула от кровати.
— Никакого. Извини меня.
Я выскочила из палаты, направляясь в кладовую. Мне нужно было несколько мгновений побыть одной, чтобы отстраниться и исцелить свою гордость. Мне следовало держать рот на замке. Динамика его семьи меня не волновала.
Зачем я ввязалась? Раньше у меня никогда не было проблем с тем, чтобы оставаться в стороне. Единственной семьей, которую я когда-либо по-настоящему узнала, была семья Луны, и это было не столько из-за того, что я навязывалась, сколько из-за того, что они втягивали меня внутрь.
Почему я была так обеспокоена и увлечена ситуацией с Майло? Я знала его всего один день. Но эти чертовы добрые глаза завладели мной.
Вчера, когда я меняла ему повязки, он вскрикнул только один раз. Только один раз, в тот самый первый раз. С тех пор он держал все это в себе. Когда доктор Вернон пришел, чтобы обработать один из самых больших ожогов на торсе Майло, он лежал как статуя.
Мне было бы все равно, если бы он завопил. Стыдиться было нечего — если крик или рыдания помогали кому-то пережить боль, то я была полностью за это. Но Майло держался как скала, выдерживающая грозу.
Я никогда раньше не видела такой выносливости.
Даже несмотря на морфий и обезболивающие средства, нанесенные на эту область, Майло испытывал боль. Его кулаки и ноги дрожали, пока он переносил процедуру доктора Вернона. Скрежет его зубов был самым громким звуком в операционной.
Майло не просил больше лекарств или закиси азота. Вместо этого он лежал там, принимая боль так, словно это было епитимьей1.
Вчера он вызвал у меня симпатию своей храбростью. И сегодня я нашла его таким же красивым, как всегда.
Даже с ожогами, даже с его сломленным духом, у Майло Филлипса был такой блеск в глазах, когда он смотрел на меня, что заставлял мое сердце учащенно биться. Он был как магнит. Что мне следовало сделать, так это перейти сегодня на другую сторону отделения. Мне следовало оставить Майло в покое.
Но когда Ким спросила, какие палаты я хотела бы взять, я не колебалась ни секунды.
Теперь я сожалела об этом. Теперь, когда я выставила себя дурой, думая, что имею право указывать Майло, как он должен относиться к своим родителям.