– Оставьте меня, – приказал юверадж своим придворным, отсылая их прочь повелительным взмахом царственной длани. – Я хочу поговорить с этим мальчиком наедине.
Щеголь с бриллиантовой серьгой низко наклонился к нему, схватил за руку и принялся горячо шептать что-то на ухо, но юверадж вырвал руку и громко и сердито сказал:
– Ты болтаешь вздор, Биджу Рам. Зачем ему нападать на меня, если вчера он спас мне жизнь? Вдобавок он не вооружен. Ступай прочь и не дури.
Молодой человек отступил назад и поклонился с покорной почтительностью, которая никак не вязалась с мерзким выражением, внезапно появившимся у него на лице. Аш был немало изумлен, поймав на себе взгляд, исполненный лютой злобы, совершенно несоразмерной с пустячностью повода. Очевидно, Биджу Рам не обрадовался полученному выговору и счел Аша повинным в пережитом унижении. Это было явно несправедливо, если учесть, что Аш не произнес ни слова да и вообще не хотел являться во дворец, коли на то пошло.
Юверадж нетерпеливо махнул рукой, и мужчины удалились. Два мальчика смерили друг друга оценивающими взглядами. Но Аш продолжал молчать, и именно юверадж нарушил минутное молчание, наступившее после ухода придворных:
– Я рассказал отцу, как ты спас мне жизнь, и он позволил мне взять тебя в слуги. Ты будешь получать хорошее жалованье, и я… мне здесь не с кем играть. Во дворце живут одни только женщины и взрослые. Ты останешься?
До сих пор Аш твердо намеревался отказаться, но сейчас он заколебался и неуверенно проговорил:
– Моя мать… я не могу бросить ее, и вряд ли она…
– Это легко устроить. Она может тоже жить здесь и ухаживать за моей маленькой сестренкой, принцессой. Так значит, ты ее любишь?
– Конечно, – удивленно ответил Аш. – Она же моя мать.
– Понятно. Везет тебе. А вот у меня нет матери. Она была рани, ты знаешь. Настоящей королевой. Но она умерла, когда я родился, и я совсем ее не помню. Может, если бы она не умерла… Мать моей сестры Анджули тоже умерла – говорят, от порчи или от яда. Но вообще-то она была фаранги и постоянно хворала, так что, возможно, этой не пришлось прибегать к колдовству или яду или к помощи…
Он осекся, быстро оглянулся через плечо, а потом проворно встал и сказал:
– Пойдем отсюда. Давай выйдем в сад. Здесь слишком много посторонних ушей.
Посадив какаду обратно на жердочку, юверадж вышел через занавешенный портьерами дверной проем и прошел мимо кланяющихся слуг в сад с ореховыми деревьями, фонтанами и маленькой беседкой, отражающейся в пруду, полном водяных лилий и золотых карпов. Аш последовал за ювераджем. В дальнем конце сада, по краю отвесного обрыва высотой в двести футов, спускавшегося к плато, тянулся низкий каменный парапет, а с трех других сторон возвышались стены дворца: ярус за ярусом резного дерева и камня, с сотнями окон, из которых открывался вид на город и далекий горизонт.
Лалджи сел на берегу пруда и принялся бросать камешки в карпов.
– Ты видел, кто столкнул камень?
– Какой камень? – недоуменно спросил Аш.
– Тот самый, что упал бы на меня, если бы ты не остановил моего коня.
– Ах, этот. Его никто не сталкивал. Он сам упал.
– Нет, его именно столкнули, – убежденно прошептал Лалджи. – Данмайя, моя няня… бывшая… всегда говорила, что если эта родит сына, она найдет способ сделать его наследником престола. А я… я…
Мальчик прикусил язык, не желая признаться, пусть даже другому ребенку, что он боится. Но непроизнесенное слово легко угадывалось по дрожи в голосе и неловкости рук, швыряющих камешки в спокойную воду. Аш нахмурился, вспоминая движение, привлекшее его внимание за секунду до того, как упал карнизный камень, и впервые задаваясь вопросом, почему он упал именно в тот момент и не человеческая ли рука столкнула его.
– Биджу Рам говорит, что я все выдумываю, – продолжал юверадж тихим голосом. – Он говорит, что никто не посмел бы. Даже эта не посмела бы. Но когда камень упал, я вспомнил слова моей няни, и тогда я подумал… Данмайя говорит, что я не должен никому доверять, но ты спас мне жизнь, и, если ты останешься здесь, возможно, со мной ничего не случится.