— Что за дела? — сказал Рэндом. — Мы видели, как Папа послал тебя назад. Между прочим, как он это сделал?
— Не знаю, — сказал я. — Но он подтверждает то, о чем нам рассказала Дара.
— Почему? — спросил Джерард.
— Он хочет, чтобы мы научились верить ей, — сказал я.
Бенедикт поднялся на ноги.
— Тогда я пойду и сделаю как было приказано.
— Он хочет, чтобы вы атаковали, затем отступили, — сказала Дара. — После чего будет необходимо лишь сдерживать их.
— Как долго?
— Он только сказал, что это будет очевидно.
Бенедикт выдал одну из своих редких улыбок и кивнул. Одной рукой он ухитрился извлечь футляр с картами, вынул колоду, большим пальцем выщелкнул особый Козырь, который я дал ему для Дворов.
— Удачи, — сказал Рэндом.
— Да, — согласился Джерард.
Я прибавил свои пожелания и посмотрел, как блекнет Бенедикт. Когда его радужное послесвечение исчезло, я обернулся и заметил, что Дара тихонько плачет. Высказываться по этому поводу я не стал.
— Теперь у меня тоже есть приказ… или что-то вроде, — сказал я. — Мне пора двигаться.
— А я вернусь обратно в море, — сказал Джерард.
— Нет, — услышал я голос Дары, когда двинулся к двери.
Я остановился.
— Ты останешься здесь, Джерард, и присмотришь за безопасностью самого Янтаря. Атак с моря не будет.
— Но я думал, местная оборона поручена Рэндому.
Она покачала головой.
— Рэндом присоединится к Джулиэну в Ардене.
— Ты уверена? — спросил Рэндом.
— Уверена.
— Хорошо, — сказал он. — Приятно знать, что он, по крайней мере, не забыл обо мне. Извини, Джерард. Это брейк, Джерард![4]
Джерард смотрел озадаченно.
— Надеюсь, Папа знает, что делает, — сказал он.
— Это мы уже проходили, — сказал я. — Пока.
Выходя из комнаты, я услышал шаги. Возле меня возникла Дара.
— Что еще? — спросил я.
— Я хотела пойти с тобой, куда бы ты ни направлялся.
— Я как раз направляюсь наверх собрать кое-какие припасы. Потом я направляюсь в конюшню.
— Я пойду с тобой.
— Я поеду один.
— Увы. Может, и к лучшему. Мне все равно надо поговорить с твоими сестрами.
— Их тоже пристроили к делу, а?
— Да.
Какое-то время мы шли в молчании, затем она сказала:
— Все совсем не так холодно и расчетливо, как кажется, Корвин.
Мы вошли в кладовую.
— Что совсем не так?
— Ты знаешь, о чем я.
— A-а, об этом. Ну хорошо.
— Ты мне нравишься. Это может длиться больше, чем тот день, если у тебя сохранились хоть какие-то чувства.
Гордость подсказала мне колючий ответ, но я придержал язык за зубами. За столетия кое-что да узнаёшь. Да, она использовала меня, верно, но в то же время она явно не была свободной в своей воле. Но самое худшее было то, что Папа хотел, чтобы я хотел Дару. Но я не позволил негодованию по этому поводу смешаться с моими реальными чувствами — или с тем, чем они могли стать.
Итак:
— Ты мне тоже нравишься, — сказал я и посмотрел на нее.
Судя по Даре, ее пора было поцеловать, что я и сделал.
— Мне пора.
Она улыбнулась и сжала мою руку. Затем ушла. Я решил пока не проверять своих растрепанных чувств. А просто собрал воедино.
Я оседлал Звезду и поехал через гребень Колвира, пока не добрался до гробницы. Расположившись снаружи, я закурил трубку и стал смотреть на облака. Я чувствовал, что у меня выпал слишком насыщенный день, а ведь едва миновало утро. Предчувствия играли в салочки в гротах моего разума, но ни одно из них я не позаботился бы пригласить на ленч.
III
Пока я сидел в полудреме, внезапно кто-то запросил связь. В одно мгновение я оказался на ногах. Это был Папа.
— Корвин, я принял решение, и время настало, — сказал он. — Обнажи левую руку.
Я так и сделал, пока его черты обретали реальность, выглядя все более и более царственными, странная печаль лежала на его лице, печаль, какую я раньше никогда не видел на лике Оберона.
Он взял мое запястье левой рукой, а правой вынул кинжал.
Я смотрел, как он надрезает мне кожу, потом кладет клинок обратно в ножны. Потекла кровь, а он сложил левую ладонь ковшиком и стал собирать кровь. Отпустил мою руку, накрыл левую ладонь правой и отшагнул. Подняв ладони к лицу, он дунул на них и быстро развел руки в стороны.