Хохлатая красная птица величиной с ворона — все перья цвета крови — посидела у него на ладони, переместилась на запястье, взглянула на меня. Даже глаза ее были красны, а в их взгляде, когда птица склонила голову набок и уставилась на меня, мелькнуло что-то знакомое.
— Это Корвин, тот, за кем ты должна следовать, — сказал Оберон птице. — Запомни его.
Затем он пересадил птицу на левое плечо, откуда она продолжала разглядывать меня, не делая и попытки сбежать.
— Сейчас ты должен идти, Корвин, — сказал он, — быстро. Садись на коня и поезжай на юг, уйди в Тень, насколько сможешь. Двигайся в «адской скачке». Уберись отсюда как можно дальше.
— Куда мне идти, отец? — спросил я его.
— Ко Дворам Хаоса. Дорогу знаешь?
— В теории. Я никогда не преодолевал это расстояние верхом.
Папа медленно кивнул.
— Тогда двигай, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты набрал как можно большую временную разницу по отношению к Янтарю.
— Ладно, — сказал я, — но я не понимаю.
— Поймешь, когда придет время.
— Но есть путь полегче, — запротестовал я. — Я могу добраться туда быстрее и с меньшими трудностями, просто свяжусь с Бенедиктом по его Козырю, и он проведет меня.
— Нет смысла, — сказал Папа. — Необходимо, чтобы ты шел длинным путем, потому что ты понесешь нечто, что будет тебе доставлено по пути.
— Доставлено? Как?
Он поднял руку и взъерошил красные птичьи перья.
— Вот этим твоим приятелем. Он не сможет долететь до Дворов… вовремя — нет.
— И что он мне принесет?
— Талисман. Сомневаюсь, что буду способен переместиться туда, когда закончу то, что мне нужно будет сделать с его помощью. Но сила Талисмана может потребоваться там, у Дворов.
— Ясно, — сказал я. — Но мне все равно не придется одолевать все расстояние. Я могу козырнуться туда, как только получу Талисман.
— Боюсь, что нет. Если я совершу то, что должен, на какой-то период Козыри могут отключиться.
— Почему?
— Потому что вся ткань существования будет подвергнута изменению. Езжай же, к черту! Садись на коня и — вперед!
Я встал и мгновение разглядывал его.
— Отец, а нет другого пути?
Он просто покачал головой и поднял руку. Начал блекнуть.
— Прощай.
Я развернулся и сел в седло. Было еще что сказать, но уже слишком поздно. Я направил Звезду в сторону тропы, что привела бы меня на юг.
Хоть Папа и умел играть с тканью Тени на вершине Колвира, я никогда не был способен на такое. Мне требовалась отъехать от Янтаря подальше, прежде чем начать перетасовку.
Все же, зная, что это можно сделать, я чувствовал, что стоит попробовать. Итак, прокладывая себе путь на юг по голому камню и вниз по скалистому ущелью, там, где завывал ветер, я попробовал закрутить ткань существования вокруг себя, пока направлялся к тропе, что вела к Гарнату.
…Небольшой островок синих цветов, как только я обогнул каменный выступ.
При этом я испытал восторг, потому что цветы были мельчайшей частью моих стараний. Я продолжил накладывать свою волю на мир, который ждал за каждым поворотом тропы.
Тень от треугольного камня поперек дороги… Ветер сменился…
Некоторые из усилий поменьше действительно срабатывали… А изгиб тропинки позади… Трещина… Древнее птичье гнездо, высоко на уступе скалы… Еще синие цветы…
Почему бы нет? Дерево… Другое…
Я почувствовал, как внутри меня переливается сила. Теперь — увеличим число изменений.
Затем мне пришла мысль по поводу новообретенной силы. Вполне возможно, что ранее удерживали меня от выполнения подобных манипуляций чисто психологические причины. До самого недавнего времени я рассматривал Янтарь как единую непреложную реальность, от которой все тени обретают свой облик. Теперь я осознал, что он был первым среди теней и что та земля, где стоял мой отец, представляла реальность порядком выше. Следовательно, хотя близость к нему и создает трудности, но не делает невозможным воздействовать на Тень в этих краях. И все же в других обстоятельствах я приберег бы силы, пока не добрался бы до точки, где тени перетасовывать легче.
Теперь, теперь же меня подгоняла необходимость. Мне приходилось лезть из шкуры вон, торопясь выполнить отцовское поручение.
Ко времени, когда я добрался до тропы, ведущей вниз по южному склону Колвира, характер местности уже изменился. Я смотрел на ряды спокойных уклонов, а не на крутой спуск, которым обычно был отмечен путь. Я уже находился на теневой земле.