Сбоку площадь переходила в уютный сквер с извилистыми дорожками, засыпанными шлаком, и несколькими скамейками, на которые сбегали напевшиеся и наплясавшиеся парочки, которым приспичило уединиться. Там и пара небольших беседок была, для совсем уж стеснительных… Ну а последнюю сторону площади занимал комплекс зданий железнодорожного училища — само училище, общежитие при нём, начальная школа для поселковых детей… и могила Кулибина с памятником. Бывший майор напрочь не помнил где и в каком году Иван Петрович ушёл из жизни в истории, которая ныне осталась только в его памяти, а здесь он умер зимой тысяча восемьсот двадцать четвертого. Одиннадцатого февраля. Во сне. Данька проводить его в последний путь не смог — заканчивал дорогу на Урале… Но память о великом механике и не менее великом учителе повелел сохранить, заказав красивый памятник. Исполнил оный пансионер Академии Художеств Самуил Гальберг, прибывший из Италии в Петербург, где он находился с тысяча восемьсот восемнадцатого года, на открытие академической картины «Первый поезд на Урале», которую, наконец-то, закончили художники, прибывшие в Тагил ещё с Демидовым. Остзеец оказался достаточно талантливым, хотя и несколько академичным, и сделанный им памятник всем понравился.
От площади на юг, север и восток отходили четыре улицы, две из которых были совсем короткими, обрамляя квартал… ну, в будущем, это называли таунхаусами, в которых селился технический персонал и всякие управленцы. То есть те, кто не особо жаждал заниматься крестьянским хозяйством. Хотя огороды были и у них… А вдоль двух других сплошняком шли крестьянские подворья обычных работников, которые от обычных крестьян отличались разве только тем, что не выращивали зерновых. А всё остальное — обширные посадки капусты, репы, лука, новомодного картофеля, хлев с коровенкой, а то и парой, свинарник, птичник, а кое у кого и овчарня — были как у всех. Ну, то есть, не всех конечно, а самых зажиточных… И это приносило свои плоды. Как минимум, как только на заводе начинался набор новых рабочих — у проходной разворачивались настоящие бои кандидатов в оные.
— Привет, Саша!
— Здравствуй, Даниил!- они обнялись с Пушкиным, после чего тот развернулся к своим сопровождающим и произнёс:
— Позволь тебе представить — это мои друзья: мой однокашник по Лицею Вильгельм Кюхельбергер и поэт и человек искренне радеющий за счастие Отчизны Кондратий Рылеев…
А бывший майор замер. Или, даже, окаменел. За всеми своими делами и проблемами он напрочь забыл какой сейчас год, но тут его будто прострелило — тысяча восемьсот двадцать пятый. Декабристы!!!
Глава 4
4.
— Мы должны преобразовать наше государство в соответствии с примером цивилизованных наций, в частности — англичан. Всем понятно, что Великобритания сейчас самая развитая страна мира — великая империя, над которой никогда не заходит солнце. И лучшее, что мы можем сделать с нашей страной — это взять всё самое лучшее и передовое от этих учителей всего мира и бережно воплотить на нашей многострадальной земле…- высокий, худой молодой человек подкрепил своё утверждение патетично воздетым пальцем. Даниил скривился и сделал большой глоток. Как же ему всё это надоело! И на кой хрен он согласился сюда прийти?
Нет, на первую встречу он шёл с огромным интересом. Всё ж таки ещё со школьных времён у него сохранялся пиетет перед теми самыми декабристами, которые, как писал Ленин, «разбудили Герцена», а уж он «развернул революционную агитацию». А как красиво поступили их жёны⁈ Все как одна поехали за мужьями на каторгу в Сибирь — ведь так было показано в фильме «Звезда пленительного счастья» из которого он и стянул «Гимн кавалергардов»… Нет, бывший майор, конечно, не был «юношей бледным со взором горящим» — жизнь повидал и понимал, что кино — это одно, а реальная жизнь — совершенно другое, но Данька даже представить себе не мог, насколько действительность отличается от сохранившейся у него в мозгу картинки.
Уже на третьих «посиделках» с теми, кто считал себя «лучшими людьми России» у него появилось стойкое чувство deja vu. Во-первых — речи. Нет, цели они перед собой ставили весьма благородные — всеобщее счастие, достаток, просвещение народа… что там ещё? Каждой бабе по мужику, каждому мужику по бутылке водки? Ну, где-то так… Хотя, как раз о мужике никто особенно не беспокоился. Нет, о нём и его судьбинушке много говорили — все сходились в том, что надобно срочно что-то делать с крепостным правом, с малоземельем, с низкой урожайностью в крестьянских хозяйствах, но решать все эти вопросы планировалось… просвещением. Причём, когда-то потом, позже, когда будут решены некие неотложные вопросы. В первую очередь с властью. Потому как при нынешней власти никакие подобные вопросы решены быть не могут по определению. Ну вот никак! Потому что нет конституции, нет «просвещённого парламентаризма», то есть отсутствует возможность у «лучших людей страны» принимать нужные решения. Кому нужные — оставалось за кадром. Когда Данька, не выдержав, заикнулся о том, что как же нет-то: вот пожалуйста, он сам — лучший пример того, как даже сейчас можно влиять. Считайте сами — крепостных в своём поместье освободил, школу и железнодорожное училище открыл, две железных дороги уже построил, второй завод паровых машин строит… то есть, вернее, третий, ежели за второй — тот который Демидов у себя на Урале строит считать. И если все здесь присутствующие займутся чем-то таким в своих собственных поместьях — так не надо будет никакой смены власти. Россия сама так рванёт вверх, что любой крестьянин будет на серебре есть и на перине спать! Но, на него тут же ополчились. Мол всё это частный случай, и результат близких личных отношений с Великим князем, а у кого таких отношений нет, тем на роду написано прозябать в невозможности что-то сделать… Хотя как на освобождение личных крестьян могла повлиять близость с Великим князем — было непонятно. Но этот вопрос Даниил уже задавать не стал, побоявшись того, что его совсем заклюют… Во-вторых — отношения друг к другу и к остальным. Все собравшиеся считали именно себя лучшими людьми страны. Главными, а то и единственными радетелями за её светлое будущее! То есть этакими «людьми со светлыми лицами». Все же остальные для них были либо заблудшими душами, которых надо просвещать, и которыми надо руководить и направлять ласковой, но твёрдой рукой, либо упёртыми ретроградами, по которым плачет гильотина. Всё, других вариантов не просматривалось. И это так напомнило ему, оставленную в будущем «либеральную оппозицию», несколько роликов выступлений известных деятелей которой ему как-то подсунул «Яндекс», что аж оторопь взяла! Вот, значит, с каких времён это всё тянется… Кроме того, он припомнил пресловутые Съезды Народных Депутатов восемьдесят девятого года, и как у них на складах вся работа останавливалась, когда из динамиков радиотрансляции рекой лились бурные речи депутатов Гдляна, Попова, Сахарова или Собчака. Как они говорили! Как яростно и безжалостно громили «партноменклатуру» и её немыслимые привилегии, заключавшиеся в персональных автомобилях, государственных дачах и особом номенклатурном снабжении. Как клеймили «навсегда отставшее» советское образование, убогую культуру и крайне неэффективную экономику… И как им можно было не верить? Ведь умнейшие же люди были — академики, доктора наук, следователи по особо важным делам Генеральной прокуратуры СССР! Да и жизнь вокруг подтверждала то, что в стране всё плохо и с каждым днём становится всё хуже и хуже — рост цен, стремительно пустеющие полки магазинов, расцветающий бандитизм. А эти умнейшие люди категорично утверждали, что всё это — следствие построенного в стране социализма. И стоит только от него отказаться, как сразу же наступит всеобщее изобилие и достойная жизни. Потому что «рыночек всё порешает». Так что призывы к немедленным изменениям ложились на благодатную почву. А потом пришли девяностые…